Андрей Гуляшки - Три жизни Иосифа Димова

Самым удивительным, а может и самым невероятными было то, что вся эта быстро меняющаяся гамма чувств нахлынула на меня в какое-то удивительно короткое, я бы даже сказал, электронное время. Все началось с той минуты, когда Виолетта вышла на сцену, а кончилось в миг, когда она дошла до авансцены, чтобы поклониться публике. „Черт возьми, – думал я, пока она окидывала невидящими глазами зал, – куда же девалась та, другая, Виолетта? Она была более хрупка и нежна, не так чувственна и умна с виду, как эта”…

Виолетта села за рояль и за некоторое время замерла неподвижно, вперив отсутствующий взгляд в нотные листы. Потом ее белые, обнаженные до плеч руки вроде бы незаметно коснулись клавишей, и в притихший зал золотым дождем хлынули волшебные звуки. Она играла изумительно, мне показалось, что золотой дождь струится мне в душу и там, где падают капли, распускаются дивные радуги или возникают образы дорогих сердцу людей.

Виолетта начала первое отделение концерта Брамсом, кончила Бетховеном. Когда она заиграла „Лунную сонату”, я увидел отца, поджидающего Снежану на углу напротив памятника патриарху; я кружился на льду „Арианы” с той, другой, Виолеттой, а потом мы с ней взялись за руки и пошли вдоль заснеженной аллеи, и сверху на нас сыпался дивный пушистый снег.

Но вот музыка смолкла, снегопад кончился, когда Виолетта поднялась из-за рояля, та, другая, ее младшая сестра, мигом исчезла. Аллею парка залило ярким светом.

Соффиты озаряли сцену ослепительным блеском, Виолетта, взволнованная, чуть побледневшая, вежливо кланялась публике, которая награждала ее бешеными аплодисментами. Все встали и восторженно аплодировали. Я тоже поднялся с места. Глаза наши встретились, и она, как мне показалось, побледнела еще больше, а может, просто дело было в освещении. Скорее всего, это была игра света, потому что по губам Виолетты скользнула легкая улыбка, в которой не было ни тени смущения, напротив, – в уголках губ мелькнул какой-то девичий задор.

К великому удовольствию публики, она вновь села за рояль – на такой жест способны далеко не все „звезды”, – и ее руки, казавшиеся сделанными из молочно-белого мрамора, вновь устремились к клавишам. Когда же вспорхнули первые звуки и золотой дождь опять пролился над залом, у меня на лбу выступил пот. О, небо! Виолетта играла Брильянтный вальс Шопена! Та самая мелодия, которая час назад звучала в моем сознании, теперь гремела над миром. Она напоминала влюбленным, что самая светлая радость быстротечна и потому надо петь и танцевать до самозабвения. Боже, что это была за музыка!

И этот номер публика проводила овациями, потом начался антракт, все встали, чтобы до второго отделения немного размяться, погулять по коридорам, сходить в буфет. Я невольно взглянул на сцену, у меня было такое чувство, что на нее тут и там еще падают запоздалые капли золотого дождя.

Вторая часть концерта была посвящена Стравинскому и Бартоку. Я не был поклонником современной музыки, и потому сказал себе, что Брамса и Бетховена с меня вполне хватит, тем более, что в придачу я получил еще и Шопена. Но уйти втихомолку было неприлично, и я спросил билетера, как пройти к мадам Николовой. Он мне сказал, как ее найти. Впрочем, туда устремились многие другие ценители ее искусства, только все они несли букеты, я же стоял с пустыми руками… Тогда я попросил того же билетера раздобыть мне букетик цветов и сунул ему в руку банкнот далеко не самого низкого достоинства. Через две минуты он мне вручил роскошный букет гладиолусов, благо это ему ничего не стоило: он, видимо, опустошил какую-нибудь вазу, стоявшую возле уборной мадам.

Минуту спустя я удостоверился, что этот пройдоха утащил букет не то что из коридора, а прямо из уборной „мадам”. Это было нетрудно сделать, потому то там толклось множество людей.

Как бы то ни было, я проложил себе дорогу – плечи у меня слава богу, крепкие, – и вошел. Войдя, я увидел, вернее, почувствовал, что Виолетта меня ждет. Она беседовала с элегантными красавцами, которые окружали ее плотным кольцом, а взгляд ее то и дело устремлялся к двери. Увидев меня в дверном проеме, Виолетта довольно бесцеремонно раздвинула своих почитателей и, шагнув мне навстречу, протянула руку.

– Наконец-то! – ласково и непринужденно сказала она. Я подумал, что она протянула мне руку из опасения, как бы мне не пришло в голову ее расцеловать при людях. Бедняжка! Она, вероятно, воображала, что я такой же, как пятнадцать лет назад.

Когда она представила меня своим поклонникам, один из них вдруг вспомнил:

– Кажется, господин инженер – создатель говорящего робота, не правда ли?

– Он умеет не только говорить, но и ходить! – засмеялся я.

– О! – воскликнул тот же господин. – Ваш робот, наверное, умеет провозглашать лозунг: „Пролетарии всех стран, соединяйтесь!”?

– Непременно постараюсь доставить вам удовольствие, и в следующий мой приезд вы услышите этот лозунг своими ушами! – сказал я и довольно бесцеремонно засмеялся. Этот тип в смокинге напоминал ворона.

Над дверью вспыхнула красная лампочка. – Проводи меня до сцены! – попросила Виолетта.

Она кивнула на прощанье своим приятелям и взяла меня под руку.

– Я из газет узнала, что ты здесь, – сказала она.

– Завтра вечером улетаю, – сказал я.

– Жаль! – вздохнула она. – Через неделю я повторю свой концерт, и ты бы смог опять услышать Брильянтный вальс.

– Как-нибудь в другой раз! – сказал я.

– Да, конечно! – согласилась она.

Она была веселая, и я подумал: „Черт возьми, может, ей тоже кажется, что я – такой как я есть сейчас – это не я, а мой старший брат?

Это предположение (насчет несуществующего брата) меня не очень задело, однако же и не воодушевило. У лесенки, которая вела на сцену, Виолетта остановилась и сказала:

– Жди меня завтра около одиннадцати перед бассейном у парка Тюильри. Ты знаешь, где это?

Я успел побывать в Лувре и потому ответил, что знаю.

– У меня для тебя есть изумительный сюрприз! – улыбнулась она поощрительно и слегка сжала мне руку.

Этот интимный жест возродил в моей душе недавнюю полупечаль.

Перед гостиницей я встретил Васю Ефремова из советской делегации. Он был в черном костюме.

Мы с ним были знакомы со студенческих лет, и потому я спросил его панибратски:

– Ты что – на банкет собрался?

– Откровенно говоря, – сказал Вася, пожимая плечами- не люблю я их!

– Умные тосты и скучные разговоры с незнакомцами, сидящими рядом? – поддел я.

– Именно! – вздохнул Вася. – Терпеть не могу.

– Я тоже. И потому решил не идти.

– Ты это серьезно?

– Серьезно!

– Молодец! – Вася улыбнулся.

– А может, съездим в Булонский лес, а потом посидим в каком-нибудь кабачке, хочешь?