Ирвин Шоу - Богач, бедняк

Томас увидел свет от фар подъезжающего автомобиля Гудхарта. Когда автомобиль остановился, Гудхарт вышел из машины и стал подниматься на борт по трапу. Томас встал, чтобы его встретить.

Он был одет для вечернего выхода — серый костюм, белая рубашка, темный шелковый галстук. В таком одеянии он казался старше, каким-то щуплым, словно усох.

— Не хотите ли чего-нибудь выпить? — спросил его Томас.

— Виски будет в самый раз, капитан, — ответил Гудхарт. Он сейчас был трезв как стекло. — Если только вы выпьете со мной.

Он сел на складной деревянный стул с сиденьем и спинкой из парусины, а Томас пошел в салон за выпивкой. На обратном пути зашел в рубку, взял конверт со счетом.

— У миссис Гудхарт небольшая простуда, — сказал Гудхарт. Томас протянул ему стаканчик. — Она слегла, но думаю, за ночь оклемается. Она просила меня передать, что нам очень понравились эти две недели.

— Она так добра ко мне, — сказал Томас. — Мне самому было очень приятно побыть вместе с вами.

Раз мистеру Гудхарту угодно не вспоминать о том, что произошло, он тем более не скажет ни слова.

— Я тут составил счет, сэр, — сказал он и протянул конверт Гудхарту. — Если хотите проверить…

Гудхарт небрежно взял конверт:

— Я уверен, что все здесь в порядке.

Вытащив из конверта счет, он поднес его поближе к палубному фонарю и бросил быстрый взгляд. Чековая книжка была у него с собой. Он тут же выписал Томасу чек и пробормотал:

— Я чуть добавил небольшие премиальные для вас и членов экипажа, капитан.

Томас посмотрел на чек. Пятьсот долларов. Как и в прошлом году.

— Вы очень щедры, сэр. — Побольше бы летних сезонов с такими людьми, как Гудхарт.

Гудхарт небрежно отмахнулся от его благодарности.

— На следующий год, может быть, мы приедем на месяц. Ведь, насколько мне известно, нет закона, требующего, чтобы мы проводили все лето в своем Ньюпорте, не так ли?

Он как-то рассказал Томасу, что с детства привык проводить два месяца, июль и август, в семейном доме в Ньюпорте. Теперь к ним на каникулы приезжают его женатый сын с двумя дочерьми и их детишками.

— Можно передать наш дом молодому поколению, — продолжал Гудхарт, как будто убеждая самого себя. — Могут там устраивать оргии, ходить на головах, вообще заниматься тем, чем в наши дни занимается молодежь, но только, когда там не будет нас. Может быть, удастся взять внука или внучку, а может быть даже обоих, и приехать сюда вместе с ними, чтобы поплавать на вашей яхте.

Он, устроившись поудобнее на стуле, цедил виски, обдумывая эту идею. По-видимому, она ему понравилась.

— Скажите, Томас, если в нашем распоряжении будет целый месяц, куда можно сходить?

— Ну, — стал объяснять ему Томас. — Завтра в Сен-Тропезе мы берем на борт новую группу, две французские супружеские пары. Они зафрахтовали яхту на три недели, и, если установится хорошая погода, можно сходить в Испанию, полюбоваться ее побережьем: Коста-Брава, Кадакус, Росас, Барселона, потом можно махнуть на Балеарские острова. Потом мы возвращаемся сюда, возьмем на борт английскую семью, которая хочет совершить путешествие на юг, ну это еще три недели круиза — Лигурийское побережье, Портофино, Порто-Венере, остров Эльба, Порто-Эрколе, Корсика, Сардиния, Искья, Капри…

Мистер Гудхарт фыркнул:

— После ваших слов наш Ньюпорт становится похож на Кони-Айленд в Нью-Йорке. Вы сами-то бывали во всех этих местах?

— Угу.

— И люди, наверное, неплохо платят вам за эти круизы.

— Большинство из них заставляют нас вкалывать, что называется, горбом зарабатывать свои деньги и чаевые, — сказал Томас. — Не все ведь такие щедрые, как вы с миссис Гудхарт.

— Может, мы стали мягче с возрастом, — задумчиво произнес Гудхарт. — В какой-то мере. Как вы думаете, капитан, не выпить ли мне еще?

— Если только вы не намерены поплавать еще немного сегодня ночью, — ответил Томас, вставая и забирая у Гудхарта его стакан.

Тот фыркнул:

— Такая глупость может возникнуть не в голове, а в лошадиной заднице. Что мы сегодня вытворяли, надо же!

— Это вы сказали, сэр.

Томас ужасно удивился, что мистер Гудхарт употребил такое сильное выражение. Он спустился в салон, приготовил еще два стакана виски с содовой. Вернувшись на палубу, увидел, что мистер Гудхарт, развалившись на стуле, вытянул закинутые одна на другую ноги и, задрав голову, разглядывает звезды на небе. Не меняя своего положения, он взял стакан из рук Томаса.

— Капитан, — сказал он, — я решил немного побаловать себя. И жену тоже. Сейчас вот здесь, перед вами, я беру на себя твердое обязательство. На следующий год, начиная с первого июня, мы арендуем вашу «Клотильду» на шесть недель и пойдем по морю, на юг, посетим все те заманчивые места, которые вы тут мне перечислили. Сегодня же я положу деньги на депозит на ваше имя. И если вы скажете: никому не плавать за бортом, мы вам подчинимся. Что вы на это скажете?

— Меня-то это устраивает, но… — Томас колебался, стоит ли говорить об этом.

— Но что?

— Вам нравилась «Клотильда», когда вы были на ней днем. Вы плавали до облюбованных вами островов… но шесть недель… жить на борту… большой срок… право, не знаю. Может, для кого-то это и хорошо, но не для людей, привыкших к роскоши…

— Вы имеете в виду двух таких привередливых древних кляч, как я с женой? — спросил Гудхарт. — Для нас ваша яхта недостаточно роскошна?

— Ну, — чувствуя неловкость, продолжал Томас. — Мне хочется, чтобы вы получили от путешествия удовольствие. А «Клотильду» при плохой погоде и при шторме сильно качает, и в каюте бывает очень жарко, когда мы идем при таких погодных условиях, так как приходится задраивать все иллюминаторы, к тому же на борту нет ванной комнаты, только душ, и…

— Эти трудности будут только нам на пользу. Всю жизнь мы катались как сыр в масле, не чувствуя никаких неудобств. Бросьте, капитан, это просто смешно. — Гудхарт выпрямился на стуле. — Приходится стыдиться самого себя. Вы хотите убедить меня в том, что путешествие по Средиземному морю на такой замечательной яхте, как ваша, неизбежно связано с неудобствами, тяжкими испытаниями. Да что подумают о нас люди? От одной мысли об этом у меня бегут по спине мурашки.

— Люди ведь разные, живут в разных условиях, — упорствовал Томас.

— По-видимому, вам приходилось несладко в жизни, не так ли? — проницательно спросил Гудхарт.

— Ну, не хуже, чем другим.

— Но, судя по всему, на вас это нисколько не отразилось, — заметил Гудхарт. — Могу откровенно сказать, если бы мой сын был похож на вас, я бы куда больше им гордился, чем сейчас.

— Трудно судить об этом, — сказал Томас, стараясь соблюдать нейтралитет. Если бы этот старик знал о нем все — о его жизни в Порт-Филипе; о том, как он сжег крест в День победы; как ударил отца; как брал деньги за траханье сексуально неудовлетворенных замужних дам Элизиума, штат Огайо; о его шантаже Синклера в Бостоне; о его боксерских матчах; о драке с Куэйлсом и его жене в Лас-Вегасе; о Пэппи, Терезе и Фальконетти, — то, вероятно, не стал бы сидеть здесь с ним со стаканом виски в руках, испытывая к нему, Томасу, искренние дружеские чувства, и не желал бы, чтобы его сын был похож на капитана понравившейся ему яхты.