Саша Саин - Приключения сионского мудреца

Через 3 дня у тифозных больных на фоне левомицитина стала постепенно снижаться температура, вначале до 39, затем 38, а сегодня она уже была 37,5.

Больная с ревматоидным артритом стала двигаться, вставать с постели, припухлость суставов уменьшилась. «Паедим на мой база!» — предложил довольный муж. «Позже, — сказал я, — я вам сам скажу», — ведь надо было ещё денег достать. С одной стороны, я был рад, что моя первая врачебная практика здесь была успешной, с другой стороны, я понимал, что моему успеху «обязан» местным врачам. Больные были запущены — нелеченные, и поэтому улучшение было так заметно. Ребёнок растёт быстрее взрослого, а взрослый может даже начать уменьшаться. «Когда я достигну заметного улучшения в состоянии у больных, и у некоторых из них произойдёт вновь закономерное ухудшение, то они будут уже разочарованы», — подумал я про себя. Но это уже проблема хронических больных, а здесь все больные были «острые». До «постарения» здесь никто не доживает, до хронической стадии тоже — все умирают в острой! И в этом особенность местной медицины. «Больных доведу до улучшения, а затем уеду, эти люди обречены! — понимал я. — Самая большая заслуга медицины — это наличие хронических больных, которые доживают до старости. В любом случае этих восьмерых, с т. н. пневмониями, я спас! У них не было шансов выжить на пенициллине. Приехал бы я позже сюда на неделю, то они бы умерли от перфорации кишечника, перитонита, сепсиса. Им бы всем посмертно поставили диагноз стафилококковой пневмонии или, скорее всего, долго не мудрили и поставили: „пневмония, лёгочно-сердечная недостаточность“. Умерших никто бы не вскрывал. Во-первых, не уверен, есть ли в районе паталогоанатом. А во-вторых, среднеазиаты и в Душанбе доцента Грызлова удовольствия лишают — еще „живые трупы“ крадут из отделения, а в Шаартузе — тем более. Больных чаще всего забирают домой умирать или, если умерли в больнице, то тут же забирают — нужно успеть похоронить до захода солнца».

Моя экспедиция в Шаартузе подходила к концу! Каждый вечер с Мансуровым продолжали ездить в гости. По-моему, уже не осталось в Шаартузе того родного и знакомого его, кого бы мы обделили вниманием! Чили Чор Чашму, к его сожалению, не удалось больше посетить, но мы дали друг другу слово, что для этого специально ещё приедем сюда когда-нибудь! «Тифозники» выздоровели, а «раковый» старик стал ходить по отделению и был для всех свидетельством, что чудеса происходят! Он набрал вес, хотя выглядел не гигантом, но и не скелетом. Его сын привык к тому, что отец выздоровел, и больше мне не «втыкал рубли» в халат. Я на выходные ездил уже за свои деньги, а один раз с родственниками больного на машине. У «астматички» прекратились приступы астмы, и она собиралась домой, сказав, что уйдёт из больницы, когда я уеду в Душанбе. Это она правильно решила — уходить надо вовремя. Всем больным стало лучше, я выполнил задуманное — никто не умер, впервые в истории этого отделения, за два месяца! Десять больных я выписал, поступили новые десять, и среди них один старик с болями в животе. Осмотрев его, обнаружил плотный, бугристый лимфатический узел в левой надключичной области, т. н. узел Вирхова, указывающий на метастазы рака желудка. Без рентгена желудка и гастроскопии, которые не делали в районе, я понял, что это рак желудка, и сообщил об этом родственникам. Они надеялись, что их близкий так же выздоровеет, как и этот, с раком поджелудочной железы. Больные передают друг другу всё, что происходит и происходило в больнице. Узнав, что я через пару дней уезжаю в Душанбе, расстроились.

За день до моего отъезда в отделение приехали зам. главврача и главная врач, женщина лет сорока, он взял её для подкрепления. Они вдвоём стали меня уговаривать после ординатуры приехать к ним работать зав. отделением. Они подадут заявку на меня в институт: «Вы будете иметь машину, как служебную, так и собственную», — долго уговаривали они меня. Мне было приятно, но я отказался, я не мог себе представить жизнь в Шаартузе.

Вернулись отпускники: зав. отделением и врачи отделения. Они меня не уговаривали остаться или прийти к ним работать, я им «испортил» больных.

В последний день за мной заехал зав. промтоварной базы. Его жена уже занималась дома домашним хозяйством.

Попрощавшись с оставшимися больными, с одной стороны, я был рад уехать домой, с другой, было чувство вины: как будто я поиздевался над ними, показав, как надо было бы их лечить. Чувство, как если бы взять к себе домой на пару часов зимой бездомного, дать ему согреться, а затем открыть дверь и сказать: «Согрелся и будет — иди!».

Я поехал к мечте любого советского человека — на промтоварную базу! Эта база была, вероятно, самым величественным и грандиозным сооружением в Шаартузе! Так, по крайней мере, мне показалось, когда я оказался в длинном, высоком бетонном сооружении, где на полках лежала или висела импортная одежда. Я шёл и только показывал пальцем, и тут же получал: пальто нужного размера для жены, для меня, кое-что для брата и родителей. У базы меня ждала машина, за рулём которой сидел муж астматички. Они решили меня отвезти в Душанбе, доставить на Родину «героя».

Это был мой первый самостоятельный врачебный опыт, я чувствовал себя, как нелюбимая падчерица: в школе, техникуме, на заводах — пошла в лес и возвращается с сундуком драгоценностей! Приеду — расскажу другим, как хорошо в Шаартузе! Какая промтоварная база там хорошая и можно неплохо отовариться. Может, и дочь мачехи туда отправится за драгоценностями, например — «молдаванин» Бирман!

Ехать на легковой машине не утомительно и интересно: вдоль реки Пяндж около афганской границы. На той стороне все выглядело более убого по сравнению с советской стороной. Впервые я мог расслабиться, любоваться природой. Даже пустыня выглядела красиво: озёра вокруг, стаи грифов. Затем проезжали мимо кишлаков, преодолели два горных перевала, и когда катились с последнего вниз, то впереди открылась панорама оазиса, по сравнению с Шаартузом: зелёная долина, стекающие с гор реки, зелёные холмы! Это была местность вокруг Душанбе. Въехали в город, который тоже показался большим, светлым культурным центром. «В таком городе жить — одно удовольствие!» — понял я.

Подъехали к моему дому! На балконе увидел детей! Сын стоял на слабых ножках, ходил с бабушкой, держа её за руку, или она его. Дочь передвигалась в основном на четвереньках, иногда привстав на двух, чтобы вновь встать на четыре точки опоры. Моя мать меня не видела в машине, она занималась детьми — значит жена не дома. Ещё примерно полчаса поговорил с астматичкой и её мужем. «Мы к вам приедем в клинику Караболо, — пообещала она, — а ещё лучше, приезжайте к нам работать, вам будет хорошо, у нас нет врачей», — у неё увлажнились глаза, и я понял — надо выходить из машины.