Саша Саин - Приключения сионского мудреца

Осмотрев нас троих и успокоившись, что не грабители, спросила: «Кто больной?». В этот раз мать указала на меня, как я на нее психиатру в свое время. «Что у вас?». — «Камень в почке», — сказал я ей и протянул ей свои рентгеновские снимки, желая проверить целительницу хотя бы на умение разбираться в снимках и камнях и не сказал, что врач. «Ага, вижу! — сказала она, глазом не моргнув, рассматривая снимки вниз головой. — У вас в какой почке камень?» — был её первый провал. «В левой». — «Ну да, конечно! — подтвердила целительница. — Вот он, камень!» — произнесла она, внаглую указав на тазовую кость. Я вздрогнул, брат посмотрел на меня. Я ему не раз показывал камень, который нельзя было просмотреть! А тазовую кость принять за камень почки — надо уметь! Кость эта в три раза больше самой почки! Надо совсем совесть потерять и не знать, что такое почка и её размеров, где находится, чтобы такое ляпнуть!

«Ну и как, можно что-нибудь сделать?» — спросил я. «Конечно! — алчно проглотила слюну целительница, поняв, что клиент клюнул. — Вот вам травка за 25 рублей, пейте три раза в день по стакану! Вот вам инструкция, стоит 10 рублей! Через один месяц покажитесь». Посмотрев на инструкцию, увидел, что она та же, что и у матери была в Бердичеве, от камней желчного пузыря: то же оливковое масло, те же лимоны и травка. Только цены поднялись, тогда травка стоила 10 рублей, а инструкция была бесплатной. «И это растворит камень?» — спросил я. «Конечно, растворит», — ответила целительница. «Оливковое масло и трава растворят даже оксалатный камень?!» — попытался я ее образумить. «Ну, да!». — «А как оливковое масло попадёт в почку?!». — «Вы же его будете пить, так и попадёт!». — «Через желудок?!» — спросил я. «Конечно, я лечу даже камни желчного пузыря, и туда попадает оливковое масло!». — «А если я пью какао, оно тоже попадает в почку?». — «Конечно!» — ответила целительница, а брат, чувствовалось, сейчас рассмеётся. Я чуть было не задал ей известный вопрос: «Почему я пью какао, а мочусь мочой». — «А если камень не растворится? — спросил я. — Одно дело, оливковое масло действует через двенадцатиперстную кишку на желчный пузырь, но оно не попадает в кровь в виде оливкового масла, а расщепляется в кишечнике, а в почки только через кровь может попасть! Оливковое масло может усилить перистальтику кишечника и усилить движение мочеточника и камня, и тогда он может застрять в мочеточнике!». — «Да, может», — вяло согласилась целительница, на меня подозрительно глядя. «И тогда придется срочную операцию делать!». — «Почему?». — «Ну, если камень застрянет!» — «А вы что, врач?» — «Да нет, литературы начитался». — «А давайте, я вам лучше печеночку полечу? У вас печеночка плохая!». — «Нет, печень у меня хорошая». — «Ну, как знаете! Берёте травку, инструкцию?!» — «Нет, спасибо, вот вам 10 рублей за осмотр и советы». — «Ах, спасибо, спасибо! Приезжайте, если что!». — «Ты очень недоверчивый!» — сказала мама на улице.

«Альтернативная медицина оказалась не на высоте! Придётся выдающегося хирурга — уролога Пончика посетить!» — предложил я. «Это того, из Обнинска?» — спросил брат. «Ну да, вот его адрес». Обнинск оказался, как и Нарьян-Мар, городок не велик и не мал, но какой-то серый, скучный. Перед Пончиком решили подкрепиться и поесть, чтобы выдержать его суровый приговор. Это оказалось нелёгким мероприятием: много транспарантов, советские ядерщики призывались ко всему — но не «к поесть»! Во-первых, на улицах практически ни души! Даже не у кого спросить, где столовая или ресторан, не все же от радиации вымерли?! Оказалось, что кроме этой причины, все на работе были. Здесь все трудились, облучались, а не бездельничали. «Ни минуты без облучения!» — был девиз этого городка, который и был «создан для облучения». Ресторан нашли, но он работал только с шести часов вечера, после работы обнинцев. Столовая была, но только во время обеденного перерыва обнинцев: «Кто не облучается, тот не ест!». Пришлось идти натощак к Пончику, а то на бесплодные поиски общепита потратим последние силы и просто не дойдём до специалиста! Хорошо, что не взяли с собой ещё мать-старушку, не дошла бы! Оставили её в столице, на квартире у знакомых. Удалось напрячь последние силы и добраться пешком до Пончика. Общественный транспорт, он был в городке только в виде автобуса, тоже ходил неизвестно где, куда и когда. Всё было в этом городке, чтобы не сбежать с работы, не избежать облучения, не поесть без облучения! Пончик, как и полагалось здесь, тоже работал при санчасти одного из предприятий, связанных с ядерной энергетикой. И лечились здесь онкологические больные, что и понятно было в таком городке.

С камнями почек здесь не лечились. С такими «пустяковыми» заболеваниями здесь не лечатся! Такое заболевание здесь, очевидно, что насморк? А кто лечится от насморка, если есть опухоль носа? Пончика тоже с трудом отыскали, он у кого-то, видать, что-то уже успел вырезать, и не один, а в составе команды. Он не выглядел «главным» и не был здесь главным специалистом. Главным специалистом его считали, и был он в Душанбе, как я в Шаартузе, а это был Обнинск около Москвы, здесь работали известные онкологи. Обнинск по отношению к Душанбе был, как Душанбе по отношению к Шаартузу! И Пончика так же здесь «все знали», как в Душанбе — клинического ординатора первого года — меня. Но всё же мы его разыскали! Пончик выглядел, как сморщенный пирожок — уставшим, но обрадовался, что душанбинцы его не забыли. Чувствовалось — это были его лучшие времена, ностальгия. Там его ценили и не забыли до сих пор, а здесь он растворился, стал маленьким соответственно своей фамилии — Пончик. Остался бы в Душанбе, был бы уже Пирогов или Караваев! А здесь просто «пончиком» стал! Но, несмотря на фамилию, оказался совсем не евреем, как это евреи в Душанбе считали. Возможно, украинец или кто-то еще хуже?! Но не настолько, чтобы евреем считаться — типичная славянская внешность, возможно, белорус? Как бы то ни было, встретил приветливо и не против был заработать на операции. «Хорошо, — сказал Пончик, — могу прооперировать! Направление есть? Нет?! Это хуже, но попрошу начальника медсанчасти, скажу, земляки. Попрошу положить на стационарное лечение и думаю, удастся. Здесь, всё же, только онкология, если бы было онкологическое заболевание, было бы легче». — «Для кого?» — вздрогнул я. «Ну да, не для вас, — серьёзно согласился Пончик, — а для меня — легче положить! Камень малоприятный, — согласился Пончик, рассматривая снимки, — но можно попробовать порезать». — «Кого?!» — вновь вздрогнул я. «Почку» — уточнил Пончик. «А дальше что будет?!». — «Дальше посмотрим, походите с нефростомой». — «Ничего себе! — подумал я. — Всего-навсего, дырка в почке! Будешь „стекать“ в бутылку, которая будет висеть на боку, как будто бы ты с ней родился! А дальше что будет?!» — обрадовался я, что ещё не с дыркой. «А дальше медленно будет затягиваться, заживать рана-свищ. Здесь, понимаете, камень сидит не в почечной лоханке, а в верхнем полюсе почки, в чашечке, и его доставать придётся через почку. Почку вскрывать придётся, но сделать можно. Попробуем не удалять верхний полюс почки». — «Спасибо, — сказал я, — мы к вам приедем непременно завтра, и тогда режьте! Лягу на стационарное лечение!». Достал 25 рублей, за консультацию дать Пончику, откупиться от Пончика, что характерно для евреев. «Всё же это дешевле, чем дать ему отобрать у меня верхний полюс почки, как наш учитель-стоматолог зуб отобрал у пожилого мужчины и у Пети Мулюкова. Может, и Пончик тоже здесь, чтобы отбирать почки, или хотя бы их части, у населения?» — подумал я. «Нет, спасибо! — отстранил мою руку с деньгами Пончик. — Я ещё ничего не сделал. Вот когда сделаю, тогда и поговорим!». — «Тогда уже поздно будет говорить! Даю за то, что ничего не сделал! — подумал я, а вслух сказал: — Спасибо, спасибо, — поблагодарил я, — завтра приду!». — «Приходите лучше утром, к 8 утра». — «Обязательно! Ничего себе! — отметил я про себя. — Приходите ни свет, ни заря, чтобы успеть почку ему сдать! До свидания! Лучше, прощай!» — понял я и, покрывшись потом, вышел на свежий воздух. «Да, — смеялся брат, — отделался лёгким испугом». — «Ещё бы, описал такой триллер!». Почувствовал себя спасённым только тогда, когда сели в электричку, идущую в Москву.