Дмитрий Сазанский - Предел тщетности

Войдя в здание с решетками на окнах, я подошел к окошку дежурного, представился и объяснил цель визита, мне дали повестку на руки, любезно попросив расписаться в журнале. Вот эту повестку я и положил на стол Бессонова, присаживаясь. Раньше мне приходилось часто бывать в разномастных конторах подобного типа, хотя последние десять лет я был избавлен от такой необходимости, бумажные дела взял на себя Мишка, но время бежит быстро, все меняется с поразительной скоростью, сегодня одно, завтра другое, а послезавтра вообще все вверх тормашками. О сегодняшней работе органов правопорядка я судил по статьям в интернете, да по детективным сериалам, коих расплодилась с избытком. Кинематографисты рисовали жизнь и работу прокурорских, ментов, следователей бравурными красками с намеком на тяжкий труд и героизм. Оборотни в погонах встречались нечасто, но были скорее необходидимым звеном сюжета, чем отражением истинного положения дел. Я не верил сериалам, что нашим, что зарубежным, но степень неверия все-таки отличалась Импортная жизнь была мне неведома, поэтому заморские режиссеры могли врать как угодно, в деталях и в целом, частями и скопом, меня это мало задевало — чужая страна, иные нравы, как обстоят дела — не проверить. Бывало, концы с концами не сходились, такое сразу бросалось в глаза, все-таки заокеанские акулы кинематографа за долгие годы наловчились так крепко сбивать сюжет, что лезвие не проскочит. Наши, к чести сказать, тоже поднаторели по части сюжета, но в деталях откровенно лажали, если не сказать больше. Смотришь, как честный следователь надрывает последние жилы за небольшую зарплату на благо общества, не покладая рук и головы за народную и капиталистическую копеечку, и диву даешься. Вот он после трудового дня возвращается домой, открывает дверь в квартиру и… тут, прямо с его порога у меня голове всегда что-то щелкало, помимо воли включался калькулятор, который по мере перемещения героя по квартире накручивал такую смету ремонта и стоимость обстановки, что по любым прикидкам выходило — товарищ давно берет взятки отнюдь не борзыми. Ничего не попишешь — профессиональная деформация личности. Года два назад в компании, мы обсуждали эту тему, прикидывая кто на чем сдвинут из-за работы, так Наташка в качестве примера рассказала, как мы с нею однажды смотрели порнуху, предав гласности мою реакцию на происходящее на экране.

— Никитин аж впился глазами в экран, застыл, как мумия, даже про тлеющую сигарету забыл, а по окончание ролика сказал с возмущением — Ну е-мое, немцы все-таки бракоделы, давай отмотаем, я тебе покажу как хреново плитка в ванне положена.

Нет, я понимаю — смотреть на невзрачный интерьер квартиры, да еще на протяжении пяти сезонов, по двадцать серий в каждом, малоприятное удовольствие, можно и приукрасить, кто из нас приврать не любит, но не до такой же степени. Тогда уж не рисуйте его неподкупным, а мы по ходу пьесы сами разберемся.

Бессонов продолжал строчить, я попросил разрешения закурить, на что опять получил молчаливое одобрение в виде пододвинутой пепельницы. Закурив, я стал разглядывать кабинет, точнее комнату на три рабочих места. В отличие от стола советской эпохи, остальная обстановка представляла собой самый дешевый вариант офисной мебели, ядовито-коричневого цвета и никак не гармонировала с бледно-лиловыми стенами, хотя Варфаламею наверняка понравился бы такой окрас. Венцом эклектики были розовые жалюзи на окне. В общем небогато, но чисто. Закончив круговой осмотр комнаты, я уперся взглядом в лицо следователя, и оно мне показалось знакомым. Бессонов выглядел годов на тридцать или около того, светлые, пшеничного цвета волосы, спелым орехом лоб, лицо несколько полновато для его лет, глаз я не разглядел. Фигурой он напоминал бывшего спортсмена, бросившего тренировки, что надел на себя килограмм десять лишнего веса в награду за слабость — типичный облик манагера среднего звена. В общем ничего примечательного, чтобы составить психологический портрет человека, который будет тебя пытать, загоняя каверзные вопросы в уязвимые места свидетеля Никитина, по крайней мере так меня обозвали в повестке.

Бессонов наконец закончил писанину, захлопнул пухлую коричневую папку, положил в верхний ящик стола, а на смену ей достал другую, такого же цвета, но значительно тоньше, раскрыл, перелистывая страницы, нашел нужную и провел тыльной стороной ладони вдоль корешка, фиксируя.

— Приветствую вас, Василий Иванович, — любезным, но несколько дурашливым тоном поздоровался Бессонов.

— Взаимно, Сергей Поликарпович, — подражая его интонации, ответил я.

— Давайте так, сначала заполним шапку, так полагается, для порядка, потом задам вам пару — тройку обязательных вопросов под протокол, а затем мы просто побеседуем, согласны?

— А я могу отказаться?

— По первому и второму пункту — нет, а по поводу беседы — воля ваша, — спокойно ответил Поликарпыч и почти без паузы добавил. — Начнем.

Стали заполнять шапку протокола допроса свидетеля — Бессонов задавал вопросы, я отвечал, он записывал, при этом косил глазами вбок на лежавший рядом с папкой лист бумаги, словно проверяя, действительно ли я живу, там где сказал, и не обманул ли с отсутствием судимости. Когда добрались до номера паспорта, он попросил его свериться, списал данные, но документ обратно не вернул, будто бы по рассеянности положив на край стола, поближе к себе. При этом Бессонов мельком глянул в мою сторону, оценивая разделяющее нас пространство. Я невольно проделал те же расчеты и понял — даже в прыжке мне до паспорта не дотянуться. К тому же на траектории, разделяющей отчаянного прыгуна с заветной книжицей, находились лампа, стопка бумаг и графин с водой, которые я бы обязательно опрокинул, приди мне в голову такая шальная идея.

Закончив с шапкой, Бессонов скороговоркой разъяснил права и обязанности, попросил расписаться, что я и сделал, подойдя вплотную к столу, но и тут он о паспорте не вспомнил, хотя повод был отличный, тянуться через весь стол не надо, вот он я — кашляни посильнее, обрызгаешь слюной с ног до головы.

Казалось бы завершили с формальностями, но следователь снова взялся за ручку и писал пару минут, напоминая прилежного школяра, я заметил выступающий кончик языка под верхней губой. Наверняка педант. Это было пожалуй что плюсом, раз уж он так дотошно выполняет все формальности, следуя циркуляру, то в дурь не попрет, и паспорт на его столе лишь элемент психологического давления, следовательская фишка, не более того. Все имеет окончание, Бессонов положил ручку на стол, отправив ее, как я подозревал, в краткосрочный отдых, сложил руки, локтями облокотившись на стол, сцепил пальцы и прочитал вопрос.