Джеймс Мик - Декрет о народной любви

— Дотронься до Алешеньки, — предложила мать, — поговори с ним. Может быть, ему полегчает. — Как странно, что прежде неуклюжесть, с которой обходился с ребенком Муц, раздражала. Теперь манеры офицера, деликатное его отношение к мальчику к ней трогали Лутову после всего, совершенного ею. Если Муц хочет, то она его полюбит и будет слушаться…

Муц понимал, что ему следует поговорить с ребенком, но не хватало сил. Оставалось только глядеть на Анну. Он пришел в этот дом и приволок с собой, точно награду, сведения о Самарине, чтобы рассорить женщину с каторжником. Теперь уже ни к чему. Вышло куда проще, чем думалось. Самарин сам облегчил ему задачу: более скверного обхождения с Анной и помыслить нельзя. Теперь, если выживут, — она его, навеки. Сама говорила.

И всё ж не осталось ничего, кроме разъедающей душу тоски. Не лгала, значит… Под этим нежным, покорным взглядом хотелось верить, что он любим, что именно мужского здравого смысла, рассудка так не хватает этой женщине теперь. Разумеется, сама Лутова была в этом убеждена. Однако Йозеф понимал, что назавтра женщина уже не будет в прежней уверенности. Сейчас убежденность Анны в том, будто она полюбила Муца, составляла часть наказания за воображаемое, несовершенное преступление. В тот самый миг, как только предложила ему себя Анна, понял Муц: никогда не овладеть ему этой женщиной. Теряясь в словах и понимая, что упоминать имя Самарина не следует, Йозеф просто не знал, как сообщить принесенную им весть.

— Прошлым вечером красные взяли нас в плен, — произнес офицер. — И я разведал кое-что о каторжнике…

— Ах, если бы ты мог передать весточку! Тем вечером он просто околдовал меня своей отстраненностью… Мы пили коньяк. Я вела себя точно гимназистка. Не понимаю, отчего не разглядела в нем заурядного преступника, вроде белосадовских воров, того же Могиканина, сбежавшего на волю убийцу? Неужели не замечала? Неужто я и впрямь настолько глупа?

— Разумеется, нет, — заверил Муц. — Просто человеку этому дано в совершенстве познать собственную природу, настолько глубоко, что можно скрывать или, наоборот, выказывать те черты характера, которые способны произвести желаемое впечатление. И никогда не открылся бы Самарин перед тобою целиком, без остатка. Даже для него оказалось бы не по силам проявиться совершенно, в полной сущности своей. Не то чтобы этот человек притворялся таковым, каким не является в действительности, — нет, посторонним открывается лишь та часть его натуры, которую он сам желает раскрывать, созерцая при этом отстраненным, расчетливым рассудком целостную картину: и себя студента, и себя преступника, и все степени беспощадности своей, вместе с прошлым, настоящим и будущим, и яркий свет грядущей утопии, к которой — в этом Самарин убежден совершенно — он прокладывает путь. Задумайся, Анна: вот ты только что говорила о ворах из Белых Садов! А кто рассказал тебе о каторге? Самарин же и рассказал! А о Могиканине кто говорил? Всё он, Самарин! Его рассказы о себе и безжалостном убийце оттого столь достоверны, что оба человека известны рассказчику одинаково хорошо! А всё потому, что оба они — сам говорящий!

Анна прикрыла рот обеими ладонями. Приглушила крик, вырывавшийся изнутри пронзительной, острой трелью. Муц еще говорил, но речь его казалась излишне скорой, слова путались, да и невозможно разобрать что-либо под зловещий шум в ушах… Поняла: оттого, что кровь к голове прилила. Хотела было попросить Йозефа помедлить, но словно онемела. Попыталась было свести услышанное воедино и понять, как же вышло, что безжалостный убийца, грабитель и разбойник Могиканин вовсе не притворялся ни студентом, душкой Самариным, ни анархо-синдикалистом, а просто то были личины одного и того же человека, Кирилла Самарина по кличке Могиканин… И как вышло, что именно этот человек до смерти упоил шамана, потому что лишь туземец мог узнать каторжника в Языке, что именно Самарин затуманил рассудок Рачанского, врага Климента, заставив того убить офицера и вырезать на лбу мертвеца букву «М», чтобы поверили чехи, будто на свободе Могиканин, пока студент под арестом.

— Подожди, — прошептала женщина. Кровь отхлынула от ее лица. — Йозеф, говори медленнее. Сама мысль о том, что мы с ним целовались, что я одарила это чудовище своей любовью, омерзительна. Я желала его!

— Что ж, я мог бы и смолчать, — произнес Муц. — И лучше бы мне не рассказывать тебе всего.

Слова офицера были искренни. Если Муц и рассчитывал получить удовольствие, сколь угодно мизерное, истребив таким образом остатки ревности к Самарину, то просчитался. Теперь, с исчезновением каторжника, полученные Йозефом сведения, само существование их, несмотря на воздействие сказанного на Анну, вызывали чувство гадливости по отношению к самому себе — точно к палачу и злейшему сплетнику в одном лице.

— Не хочешь ли еще что-нибудь сказать? — спросила Анна через некоторое время. Голос ее немного окреп.

— Хочу.

— Неужели… неужели добрых вестей нет совершенно?

— Может быть, и есть. Но договорим прежде о дурных известиях.

— Йозеф, о чем ты? С трудом понимаю… — призналась женщина. Вздрогнула. — Ежели Самарин и есть Могиканин, то неужели ему удалось убежать из Белых Садов в одиночку? Что никто не… что не было съеденных в побеге товарищей, как рассказывал мне этот человек?

— Нет, — сказал Муц, — вот что я могу ответить на твои вопросы. Самарин не был один. Он не совершал побега из Белых Садов. Но пища… пища такая действительно была.

— Ох, Алешенька!.. — Анна распростерлась на кровати и прижалась щекой к подушке, чтобы видеть лицо спящего мальчика. — Что же я совершила?..

— Самарин не бежал с каторги, — пояснил Йозеф, — и путь его лежал к Белым Садам, а не в противоположную сторону. Этот человек никогда не бывал в ссылке. Хотя рассказ его — к слову сказать, весьма правдоподобный, не так ли? — чистейшей воды вымысел. А правдоподобие объясняется тем, что Самарин верил себе, но вовсе не действительным событиям, а тому, что могло бы ожидать подобных ему людей в будущем. Их рассудок охватывает время и вероятностность. Самарину и впрямь доводилось прежде сидеть в тюрьме. Но в то время и в том месте, находясь за Полярным кругом, с ним ничего подобного не случалось. А поскольку и царь, и старый режим — враги Самарину и относятся к нему как к неприятелю, то любой вымысел о том, как обошлись с ним недруги, есть, в сущности, повесть о том, как Самарин и ему подобные поступили бы с врагом, будь у них власть. Самому Самарину среди красных не выжить. Слишком велика разрушительная мощь. Но то, как он описывал Белые Сады, не подлинная история, но предсказание. Предчувствие противниками царя справедливого воздаяния.