Жоржи Амаду - Подполье свободы

– Закажите что хотите, – ответил он на вопрос официанта, – мне безразлично…

За столиком обсуждали предстоящий бал. Сузане Виейра хотелось узнать намерения Маркоса – какой костюм он себе придумает.

– Я не буду на балу: завтра вечером я возвращаюсь в Сан-Пауло, – ответил Маркос.

– Это невозможно!.. – возмутился Бертиньо Соарес. – Это предательство! А я-то хотел посоветоваться с вами о декорировании зала… чтобы все выглядело совершенно по-парижски…

– Не рассчитывайте на мое участие в этом свинстве. – Маркос испытывал потребность говорить грубости.

– Свинстве? Почему свинстве?..

Все обернулись к нему. Пауло перестал смотреть на Мариэту Вале. Раздражение архитектора произвело на всех впечатление. Чем вызваны эти гневные слова? Сузана Виейра дружески взяла его руку и одновременно посмотрела на него томным взглядом. Даже Розинья да Toppe, обычно очень молчаливая, только совсем недавно покинувшая для брака с Пауло монастырский пансион, – даже она разинула рот от изумления и застыла с идиотским выражением лица.

– Может быть, вам не известно, что полицией убит бастующий рабочий? Что в порту – забастовка? Что многим тысячам людей нечего есть? А у вас хватает смелости говорить о празднествах, о балах? Кроме всего прочего, это цинично.

– Ба! – воскликнул Бертиньо, будто был не в состоянии найти слова, чтобы выразить свое удивление.

– Но ведь это же коммунисты… – робко пробормотала Розинья да Toppe и взглянула на Пауло, как бы ища его одобрения. – А коммунисты – не люди. Сестра Клара из монастыря Божьей благодати учила нас в пансионе, что коммунисты – враги бога… Мы не должны иметь сострадания к врагам религии…

Пауло закурил сигарету и движением руки предупредил возражение Маркоса.

– Одну минутку, Маркос! Известна ли тебе теория Шопела – великая, монументальная, гениальнейшая теория Шопела?

Оказалось, что эта теория неизвестна никому из сидевших за столом, и всем захотелось с ней познакомиться. Этот Шопел – нечто исключительное: каждый день он выдумывает все более и более поразительные вещи…

– Теория Шопела – это учение о том, как в наше время хорошо жить. Она дает исчерпывающий и уничтожающий ответ на все твои возражения против нашего бала. Это теория «невинных из Леблона». Она была создана для молодых обитателей Леблона, Ипанемы, Копакабаны [118], но применима ко всем нам. «Невинными из Леблона» являются все те, кто подобно Бертиньо, мне, Розинье, Сузане не читает первых страниц газет, посвященных международной и внутренней политике, войнам, забастовкам, – всем этим материальным и пошлым вещам, которые так занимают большинство населения. Мы выше всего этого; в газетах мы читаем лишь страницы, посвященные литературе, искусству, а также великосветскую хронику, отчеты о концертах и скачках. Мы живем для великих и вечных чувств, для прекрасного, для духовного. Мы высоко парим над мелочностью повседневных явлений. Мы не позволяем им нас тревожить; мы живем, беря от жизни все хорошее, что она способна дать… Мы «невинные»…

Маркос залпом выпил свой коктейль. Сузана аплодисментами выразила одобрение теории Шопела; Бертиньо Соарес блаженствовал. И только одна Розинья да Toppe стала возражать:

– Нельзя не думать о «них», о коммунистах. Моя тетя все время повторяет, что с коммунистами надо покончить, иначе в один прекрасный день они у нас отнимут все, вплоть до ночной рубашки…

Пауло, поднимаясь для танца с Мариэтой Вале, пошутил над возражением своей невесты:

– Ночная рубашка… Не так-то она нужна. В такую жару, дорогая моя, лучше спать нагишом…

– Эта теория Шопела поразительна, вы не находите? – спросила Сузана Виейра Маркоса. – «Невинные»… Как ангелы господни… Мы – «Невинные из Сантоса».

Маркос не мог найти для ответа иных слов, кроме ругательств. Поэтому он предпочел промолчать. Он почувствовал, что больше не может оставаться здесь, за этим столом, бок о бок с этими людьми. Бертиньо и Розинья пошли танцевать. Сузана Виейра предложила Маркосу:

– Потанцуем?

– Нет. Я должен немедленно уйти. У меня важное дело… – Для большей убедительности он взглянул на часы. – Я и так уже опаздываю.

– Но вы даже не поужинали…

– Не беда, я не голоден. Меня ждут…

– Женщина? – конфиденциально спросила она.

– Кто знает?.. – Он протянул руку. Она улыбнулась и шепнула:

– До свидания, сеньор ловелас…

Маркос лавировал между танцующими парами. Мимо него промелькнули в танце Пауло и Мариэта: она танцевала с полузакрытыми глазами, он прижимал ее к себе. Маркос почти бегом спустился по лестнице. Ему нужен был свежий воздух, он чувствовал, что задыхается здесь, и больше всего сердился на самого себя. Он считал себя даже хуже этих «невинных из Леблона»: ведь ему-то были известны те, что находились в другом лагере, и, тем не менее, у него нехватало мужества решиться… Он колебался между этими двумя мирами, одной ногой стоял в одном, другой – в другом. Оппортунист?..

Когда он вышел из отеля, его охватила черная ночь. Ветер с моря освежил его. На тротуаре напротив он заметил сыщиков, охранявших отель от воображаемого покушения забастовщиков на пиршество, на пьянство, на танцы тех людей наверху в ресторане, – охранявших их бесстыдство, охранявших теории Шопела, приготовления Бертиньо к балу, охранявших и его, Маркоса де Соузу… Все это ужасно. Как он никогда раньше не понимал, не чувствовал этого? Нужно бежать отсюда. Он попросил швейцара вызвать автомобиль.

Превышая дозволенную скорость, Маркос помчался по улицам города. Сначала он ехал вдоль побережья, но постепенно в нем возникла душевная потребность посетить место схватки грузчиков с полицией, и он повернул к набережной.

С наступлением ночи полицейских в порту было несколько меньше, но, несмотря на это, когда он подъехал к складам, ему преградил путь военный патруль. Пришлось остановить машину и показать свои документы. Ему велели ехать другим путем – здесь проезд был воспрещен. Он медленно двигался по этой охраняемой солдатами безмолвной набережной, которая представилась ему символом и прообразом той ожесточенной борьбы, что велась в Бразилии и во всем мире. И чем больше он вдумывался в смысл этой борьбы, тем ближе чувствовал себя к людям, которые из глубокого подполья руководили этой борьбой. На стороне этих людей, думал он, человеческое достоинство и благородство.

Он поехал по направлению, указанному солдатами, и скоро потерял из виду набережную. Он ехал без определенной цели, отдавшись своим размышлениям. Огибая угол улицы, он внезапно услышал свист, повторенный несколько раз, как условный сигнал. И тут же фары его машины осветили странную сцену: два человека, словно сорвавшись со стены, бросились бежать и скрылись за углом. Воры? Свист повторился еще несколько раз уже далеко впереди. Маркос замедлил ход машины и остановил ее у стены, от которой бежали те двое. Фары осветили ведерко с краской, большую кисть и незаконченную надпись на стене: