Элена Ферранте - История нового имени

— Что?

— Я жду ребенка.

— От Стефано?

— Само собой.

— А он знает?

— Нет.

Лила поняла, что ее браку и в самом деле приходит конец. Но, как всегда, когда она стояла на пороге больших перемен, она не почувствовала ни сожалений, ни тревоги, ни беспокойства. Вернувшись домой, Стефано обнаружил, что его жена читает в гостиной, а Ада играет на кухне с мальчиком. Квартира сияла чистотой. Он понял, что его побои не достигли цели, и побледнел.

— Катись отсюда, — тихо сказал он Аде.

— Нет.

— Что ты о себе возомнила?

— Мое место здесь.

— Ты что, хочешь меня с ума свести?

— Угу. Тогда нас будет двое.

Лила закрыла книгу, взяла сына за руку и молча удалилась в комнату, где я когда-то сидела над учебниками, а теперь стояла кроватка Ринуччо.

— Ада, ты меня прикончишь! Говоришь, что любишь меня, а сама что делаешь? Ты что, хочешь распугать у меня всех клиентов? Меня по миру пустить? Ты же знаешь, что я и так еле свожу концы с концами. Скажи, что тебе нужно, я все тебе дам! — зашептал Стефано.

— Я хочу жить с тобой в этой квартире.

— Хорошо, но только не здесь.

— Нет, здесь.

— Здесь мой дом! Здесь Лина и Ринуччо!

— А теперь еще и я. Я жду ребенка.

Стефано опустился на стул. Он молча уставился на живот стоящей перед ним Ады, словно силился разглядеть сквозь платье, белье и кожу уже существующего ребенка, живого и реального, готового сесть ему на шею. В эту минуту раздался стук в дверь.

Это был посыльный из бара Солара, недавно нанятый шестнадцатилетний парень. Он сказал Стефано, что его срочно вызывают Марчелло и Микеле. Тот поначалу даже обрадовался — прекрасная возможность сбежать из дома, где над ним сгустились тучи. «Не уходи», — кинул он Аде. Та улыбнулась и согласно кивнула. Стефано сел в машину и поехал к братьям Солара. «В какое же дерьмо я вляпался, — думал он. — И что мне теперь делать? Был бы жив отец, он бы мне все ноги переломал. Бабы, долги, красная тетрадь мамаши Солары! Что-то в моей жизни пошло не так, но что? Лина. Это она все испортила. Блин, зачем я понадобился Марчелло и Микеле? Вечером, да еще срочно?»

Как выяснилось, им нужна была старая колбасная лавка. Прямо они этого не сказали, зато намекнули более чем прозрачно. Марчелло завел разговор о том, что они готовы предоставить ему еще один заем. Правда, обувь марки «Черулло» должна окончательно перейти в их владение. «Нам до смерти надоел твой бездельник зять, — ворчал Марчелло, — разве с ним можно иметь дело?» Но им нужны гарантии — бизнес или недвижимость. Он велел Стефано хорошенько над этим подумать и ушел, оставив его наедине с Микеле. Они долго обсуждали, можно ли спасти фабрику Рино и как обойтись без гарантий, упомянутых Марчелло. Но Микеле покачал головой и сказал:

— Нет, без гарантий никак. Скандалы вредят торговле.

— Не понимаю, о чем ты, — заметил Стефано.

— Главное, что я понимаю. Кого ты любишь, Лину или Аду?

— Это не твое дело.

— Ошибаешься, друг. Когда дело касается денег, твои дела становятся моими.

— Чего ты хочешь? Мы же с тобой мужчины. Сам знаешь, как это бывает. Лина мне жена, но Ада — это совсем другое.

— Значит, Аду ты любишь больше?

— Да.

— Тогда разрули ситуацию, а потом поговорим.

На протяжении следующих дней Стефано мучительно искал выход из тупика, в который сам себя загнал. Ссоры с Адой, ссоры с Лилой. Работа валилась из рук, и старая лавка долгими часами стояла закрытой. И все это — на глазах у всего квартала, который надолго запомнил его историю. Как гордо ехал он в свадебном лимузине рядом со своей красавицей невестой! Прямо-таки прекрасная Сорайя и шах Ирана! Джон и Жаклин! В конце концов Стефано смирился и сказал жене:

— Я нашел вам с Ринуччо хорошую квартиру. Вам там будет хорошо.

— Какая щедрость!

— Я буду заезжать два раза в неделю повидаться с сыном.

— Можешь вообще не приезжать, это не твой сын.

— Ах ты шлюха! Мало я тебя бил?

— Бей не бей, мне все равно, я уже привыкла. Занимайся своим ребенком, а о своем я сама позабочусь.

Стефано фыркнул от злости, замахнулся для удара, но передумал..

— Квартира в Вомеро, — выдавил он.

— Где-где?

— Завтра я тебя отвезу и все покажу. На пьяцца Артисти.

Лилу в долю секунды пронзило воспоминание о давнем разговоре с Микеле. Я купил квартиру в Вомеро, на пьяцца Артисти. Если хочешь, съездим туда, и я все тебе покажу. Я выбирал ее и думал о тебе. Можешь делать там что хочешь. Читай, пиши, изобретай что в голову взбредет, спи, смейся, занимайся с Ринуччо. Все, что мне нужно, — это смотреть на тебя и слушать, что ты говоришь. Не веря своим ушам, Лила покачала головой.

— Ты и правда дерьмо, — сказала она.

Лила забаррикадировалась в детской и стала размышлять, что делать. К родителям она ни за что не вернется; у нее своя жизнь, и она не собирается менять ее на покорное дочернее существование. Рассчитывать на брата не приходилось — Рино совсем слетел с катушек; из мести к Стефано лупил жену и бранился с тещей; он и правда был в отчаянном положении: без гроша в кармане и весь в долгах. Оставался Энцо. Ему она всегда доверяла и продолжала доверять, хотя он ни разу не пытался с ней встретиться, а теперь, говорят, и вовсе уехал из квартала. «Он обещал вытащить меня отсюда», — говорила она себе. Но тут же сама себя одергивала: не надо, мало ему неприятностей. Боялась она не мужа — Стефано отказался от нее, да и вообще он трус, хоть и силен как бык. Лила боялась Микеле Солару. Не сегодня и не завтра, но он возникнет в ее жизни, и, если она перед ним не склонится, ей придется дорого за это заплатить — ей и тому, кто осмелится ей помочь. Она должна исчезнуть с его горизонта, и исчезнуть самостоятельно, никого не вовлекая в свои дела. Ей надо найти работу — любую работу, лишь бы хватило на крышу над головой и было на что кормить сына.

При мысли о сыне ее покинули остатки сил. Что останется в памяти Ринуччо от прошедших лет? Какие слова и картины? Он слышал много всякого, от чего она не сумела его оградить. А слышал ли он ее голос, когда она еще носила его в своем чреве? Какой отпечаток это время оставило на его нервной системе? Что он чувствовал — любовь, равнодушие, тревогу? Как вообще можно защитить ребенка? О нем надо заботиться. Его надо любить. Его надо учить. Надо убрать с его пути все, что способно нанести ему травму. «Его родного отца я потеряла, — думала она, — он и не знает о его существовании и никогда его не полюбит. Стефано, хоть и не был ему отцом, немножко любил его, но теперь продал нас обоих ради другой женщины и своего родного сына. Что будет с моим мальчиком? Ринуччо уже многое понимает. Он знает, что, если я выхожу из комнаты, я никуда не исчезаю и продолжаю быть с ним. Он играет с разными предметами, умеет притворяться, понимает разницу между тем, что внутри, и тем, что снаружи. Он самостоятельно ест, пользуясь ложкой и вилкой. Он собирает и разбирает игрушки, меняет их форму. Он говорит уже не отдельными словами, а целыми предложениями. На итальянском. Он больше не говорит про себя: „он“, он говорит: „я“. Он знает буквы и может сложить из них свое имя. Он любит яркие краски. У него веселый нрав. Но сколько всего он навидался! Отец у него на глазах бил меня и осыпал ругательствами. Я у него на глазах била посуду и осыпала ругательствами мужа. На диалекте. Нет, больше мне нельзя здесь оставаться».