Элена Ферранте - История нового имени

Как-то раз я шла мимо колбасной лавки Стефано. Сестра Антонио, Ада, которая теперь в ней работала — к собственной радости и к радости владельца, — увидела меня и выбежала на улицу. На ней был длинный белый халат, спускавшийся ниже колен, но даже в этой одежде она была очень хороша. От меня не укрылось, что она накрасила глаза и губы и воткнула в волосы красивые заколки. Наверняка под халатом на ней было нарядное платье — видимо, собиралась после работы на вечеринку. Ада сказала, что нам нужно поговорить, и мы решили, что перед ужином встретимся у нас во дворе. Я пришла первая. Вскоре появилась запыхавшаяся Ада. С ней был Паскуале, провожавший ее после работы.

Перебивая друг друга, они начали жаловаться мне на Антонио. Он стал жутко нервный, срывается на Мелину, прогуливает работу. Горрезио, его начальник, знавший его с детства, серьезно забеспокоился: что происходит с парнем?

— Он боится, что его призовут в армию, — сказала я.

— Если призовут, придется идти, — заметил Паскуале, — иначе объявят дезертиром.

— Когда с ним ты, он совсем другой, — вздохнула Ада.

— У меня нет на него времени.

— Что важнее, человек или учеба? — возмутился Паскуале.

— Поменьше ходи к Лине, — поддакнула Ада, — тогда и время появится.

— Я и так делаю, что могу, — с оскорбленным видом ответила я.

— Он слишком нервный, вот и переживает, — сказал Паскуале.

— Я с детства за матерью ухаживаю, — добавила Ада, — еще одного сумасшедшего в доме я не вынесу.

Я и рассердилась, и испугалась. Чувствуя себя виноватой, я стала чаще видеться с Антонио, хотя задавали по-прежнему много, да и не было у меня особенного желания бегать к нему на свидания. Но он все равно был недоволен. Как-то вечером, когда мы встретились на прудах, он показал мне повестку и расплакался. Его призвали, как и Энцо, осенью они должен были вместе отбыть к месту службы. Вот тут он меня действительно напугал: упал и принялся набивать себе рот землей. Я крепко прижала его к себе, шепча, что люблю его, и вытирая землю руками.

Во что я вляпалась, думала я вечером, ворочаясь без сна, и вдруг поняла, что не хочу бросать школу, не хочу выходить замуж за Антонио, не хочу жить с его матерью, братьями и сестрой, не хочу работать на бензозаправке. Я решила, что помогу ему чем смогу, но потом честно скажу, что между нами все кончено.

На следующий день я пошла к Лиле. Настроение было хуже некуда. Лила встретила меня непривычно бодрой, хотя в последнее время мы обе не видели причин особенно радоваться. Я рассказала ей о том, что Антонио получил повестку, и призналась, что хочу втайне от него обратиться за помощью к Марчелло или Микеле.

Честно говоря, я сильно преувеличивала свою решимость. На самом деле я была в растерянности: с одной стороны, мне казалось, что я обязана испробовать все средства — ведь это из-за меня Антонио так страдал, но с другой, посвящая в это дело Лилу, я в глубине души надеялась, что она меня отговорит. Погруженная в свои мысли, я не обратила внимания на то, в каком состоянии была Лилы.

Она восприняла мои слова странно. Сначала назвала меня вруньей: если я готова унижаться перед Солара, значит, по-настоящему люблю Антонио, ведь все знают, что Солара за просто так никому не помогают. Потом принялась расхаживать туда-сюда по комнате, то усмехаясь, то хмурясь, то снова издавая нервный смешок. Наконец она остановилась и сказала:

— Ну что ж, сходи поговори. Посмотрим, что из этого выйдет. — И тут же добавила: — А ты знаешь, Лену, в чем разница между моим братом и Микеле Соларой? Или между Стефано и Марчелло?

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что лучше бы я вышла за Марчелло.

— Я тебя не понимаю.

— Марчелло хотя бы ни от кого не зависит. И делает что хочет.

— Ты что, с ума сошла?

Она засмеялась и замотала головой, но я видела, что она не шутит. Мне не верилось, что она может серьезно рассуждать о браке с Марчелло. И потом, этот странный смех, от которого за милю несло фальшью… Наверно, поссорилась со Стефано, подумала я, вот и болтает всякую чушь.

Мои подозрения тут же нашли подтверждение. Лила вдруг отбросила свою натужную веселость, прищурилась и заявила:

— Вместе пойдем.

— Куда?

— К Солара.

— Это еще зачем?

— Узнать, согласятся ли они помочь Антонио.

— Не надо.

— Почему?

— Стефано разозлится.

— К черту Стефано. Он с ними общается, а почему мне нельзя? В конце концов, я его жена.

Я так и не сумела ее отговорить. В следующее воскресенье — Стефано по воскресеньям спал до полудня — мы пошли прогуляться, и Лила потянула меня к бару Солара. Выглядела она сногсшибательно — когда я ее увидела, у меня аж дух перехватило. Куда подевалась бедно одетая девчонка, моя детская подружка? На Жаклин Кеннеди, фотографии которой мы рассматривали в журналах, она тоже больше не походила. Скорее уж на Дженнифер Джонс в фильме «Дуэль под солнцем» или на Аву Гарднер в «И восходит солнце».

Я немного стеснялась и даже побаивалась идти рядом с ней. Она рисковала показаться нелепой и дать пищу сплетням, что с неизбежностью отразилось бы и на мне, ее бесцветной компаньонке, сопровождавшей ее с покорностью собачонки. Всем своим обликом Лила — прической, серьгами, облегающей блузкой и узкой юбкой, даже походкой — выделялась на фоне окружающей нас серости. Проходящие мимо мужчины с трудом удерживались, чтобы не свистнуть ей вслед, а женщины, особенно те, что постарше, провожали ее изумленным взглядом — некоторые останавливались посреди тротуара и принимались хихикать себе под нос, как иногда делала сумасшедшая Мелина.

Но когда мы вошли в бар-кондитерскую Солара, где было полно мужчин, покупавших воскресные сласти, на нас посмотрели с уважением; кое-кто из посетителей кивнул нам в знак приветствия, а стоявшая за стойкой Джильола Спаньюоло окинула Лилу восхищенным взглядом. За кассой сидел Микеле. Он громко сказал нам: «Добрый день!», как мне показалось, с искренней радостью. Их с Лилой дальнейший обмен репликами шел на диалекте; видимо, оба были так напряжены, что не нашли в себе сил строить правильные фразы на литературном итальянском.

— Что вам угодно?

— Дюжину булочек.

Микеле обернулся к Джильоле и с оттенком сарказма в голосе крикнул:

— Дюжину булочек для синьоры Карраччи.

Едва прозвучало это имя, как штора, отделявшая зал от конторы, раздвинулась и из-за нее возник Марчелло. Увидев Лилу, он побледнел и отступил назад, но через пару секунд взял себя в руки и подошел к нам поздороваться.

— Чудно слышать, как тебя называют «синьора Карраччи», — обратился он к Лиле.

— Как ни странно, мне тоже, — заметила Лила с добродушной улыбкой, до глубины души поразив не только меня, но и обоих братьев.