Катрин Пулэн - Лили и море

Он тихо рассмеялся. Мы говорим очень тихо, как будто опасаемся разбудить кого-то в этом безмолвном здании. Я вылезла из своего спального мешка и села рядом с ним. В темноте я хватаю сигареты со стола. Он вытаскивает свою зажигалку. Пламя освещает изгиб его щеки, длинные тени от век.

— Спасибо. Возьми одну.

— Я много курю, ты, наверное, уже знаешь. — И он зажигает еще одну сигарету. — А еще я слишком много пью.

— Что со мной будет, если судно не возвратится?

— Ты найдешь другое. Совсем скоро начнется сезон ловли лосося.

— Но мне нужен только «Мятежный», только его я жду. Именно с теми, кто на его борту, я хочу продолжить рыбную ловлю.

— Сезон закончился, в любом случае они разъедутся.

— Это правда. Тогда я тоже уеду на мыс Барроу.

— Что ты там собираешься делать, на этом чертовом мысе Барроу?

— Это край. Дальше него нет больше ничего. Только полярное море и ледяное поле. А также полуночное солнце. Я хотела бы попасть туда. Посидеть в конце концов на краю света. Я всегда себе представляла, как позволю себе усесться, свесив ноги в пустоту… Я съем мороженое или попкорн. Выкурю сигарету. И буду смотреть. Я знаю, что я не смогу идти дальше, потому что Земля уже закончилась.

— А потом?

— После этого я спрыгну. Или, может быть, я спрыгну на землю, чтобы удить рыбу.

Он усмехнулся:

— Твой рассказ немного сумасшедший. Сказать больше нечего.

Стив опустил голову и уставился в пол. Ветер свистит снаружи под жестяной крышей и ударяет по брезенту. Я думаю о светлой ночи и льде, о черном судне, испытывающем ужасную бортовую качку под огромным небом, которое движется дальше, о суровых людях на палубе и о нас двоих, говорящих шепотом в темной комнате — грязной маленькой коробке, спрятанной в большой коробке, установленной на земле, об оставленном судне с трюмами на борту, которое заботится о нас, о спящих привидениях затонувших грузовиков.

— Он должен двигаться в море, — шепчу я.

— Нуда. Неплохо.

— А ты? Ты останешься на берегу?

Он смущенно рассмеялся.

У меня морская болезнь, знаешь ли. Я больше сухопутный человек. Все не должны быть моряками, чтобы любить эту страну.

— Откуда ты приехал?

— Из Миннесоты. Почти два года как я здесь.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать шесть. Я не покидал своего дома до двадцати четырех лет. Иногда бывали поездки в Чикаго, этим все и ограничивалось. Кампания, однако. Мои родители, ты знаешь, у них было ранчо. Я всегда жил рядом с лошадьми. Так что было хорошо… — Его глаза загораются в темноте. — Я хорош в родео. У нас дома всегда были соревнования. Я часто выигрывал.

— Тогда почему ты уехал?

Ну, у меня четыре сестры. Я чувствовал себя немного одиноким среди этой большой прерии, — он усмехнулся. — Я должен был уехать. Я ясно представлял себе свое будущее — без сомнений, без приключений, напоминающее горизонт, плоский и прямой, как большой луг, который простирается на много миль. Я занимался бы делами ранчо для своих родителей тут без вариантов. А что мои сестры? Они выйдут замуж и переедут жить в город. Это в принципе устроило бы всех. Тогда я уехал.

— Но почему на Аляску?

— Я хотел стать человеком. И не существовало лучшего места, куда можно было отправиться с такой целью. В противном случае я чувствовал бы себя потерянным, все было слишком похожим, всегда одно то же. Ранчо — это не для меня. Я немедленно приехал в Кадьяк. И я поклялся никогда больше не возвращаться туда. Никогда. Мои домашние не понимают, думают, что в один прекрасный день я вернусь обратно. Они пишут мне время от времени. Впервые они, возможно, волнуются за меня — мне даже икается от этого, но это ничего не меняет. Ничего, — прошептал он. — Теперь я здесь, я узнал механику кораблей, я хорошо разбирался в машинах отца, поскольку я хороший механик. Энди доволен мной… Он требовательный, Энди, он не так прост, но он усердно работает, и он испытывает уважение к тем, кто работает. Он похож на моего отца.

Он замолчал. Он закурил очередную сигарету.

— Иногда я хожу смотреть на восход солнца. Мы могли бы пойти вместе, если ты хочешь. Это будет через нескольких часов, у нас есть время поспать. Я часто вижу косуль.

Мы ехали к концу дороги, с десяток миль на север. Перед лесом остался след от гравия. Я сошла с грузовика, с удивлением обнаружив, что совсем забыла, какой он — мир вне палубы. Мы шли под деревьями. Мы мало разговаривали. Потом мы решили поехать вдоль побережья. Самка оленя пробежала перед нами. И сразу же сквозь листву пробилось солнце.

Мы вернулись в город пообедать. «У Фокса» молодая официантка, подающая сахар и посуду, узнала меня. Она бросила на меня мрачный взгляд, такой же, как и тогда, когда я приходила с Вольфом, утром он вылетел в Нидерланды. Казалось, что она думает: «Сколько же она, наверное, поимела мужчин».

Стив оставил меня. Он собирался работать.

— Этим утром я буду раньше, чем обычно, — весело сказал он, — я приеду раньше, чем все остальные. Во всяком случае, наплевать на все сейчас, все корабли уплыли. Чертов мелкий ремонт, вот и все, чем можно заняться.

Он повернул голову, указал на дом через дорогу.

— Смотри, смотри, вот это здание — приют брата Франциска.

Ветер, ветер… Я спустилась по улице Шелихов, чайки с криками кружили очень низко. Орлы парили в небе порта, мачты поскрипывали от ветра. Деревянные дома представляли собой яркие пятна на зеленеющей горе. Я съела растущих вдоль склона бойзеновых ягод. Они еще не созрели, и пыль скрипела на моих зубах. Я подъехала к порту. Корабли качались на волнах, яростно тащили швартовы, как если бы они желали вырваться из доков, чтобы отправиться в открытое море. Кто-то должен был быть сильным. Уже на выходе из рейда пенистые гребни волн сообщали о непогоде на морском просторе.

В настоящий момент были установлены стенды праздника. Женщины смеялись, ветер трепал их волосы во все направления. Я пересекла дорогу. Кабинет врача открылся.

Мне сделали надрез пальца. Рыбья кость вышла полностью. Я ее тщательно хранила. Это был большой шип, похожий на стекло. Они сказали, что этот шип мог бы запросто меня убить.

— Встреча через пять дней, нужно будет снять швы. Сохраняйте свою руку сухой и чистой.

Я была на правильном пути для возвращения к рыбной ловле.

Я снова вернулась в ангар. Я почти бежала. Я собрала свой багаж, мешок для мусора, чтобы засунуть туда спальный мешок и непромокаемые плащи. Сапоги были уже у меня на ногах. Я приготовила себе последний кофе, красный термос, темно-красное кресло. Я вышла и побежала в порт. Я нашла свой бывший пост на набережной консервного завода Западной Аляски. Я ждала в доке, смотря на море, у моих ног лежала сумка, порезанная моим ножом «Victorinox» [11] Небольшой рыбацкий нож швейцарской фирмы «Victorinox». Такой нож должен иметь каждый рыбак на Аляске. Во Франции он известен как Opinel. . Пикап затормозил за моей спиной. Из него вышел мужчина, неистово хлопнув автомобильной дверью. Он очень спешил. Он направлялся к офису, и тут он увидел меня.