Катрин Пулэн - Лили и море

Обстановка стремительно меняется. Вот он — тот момент, когда уже светает, море успокаивается. Корабль освещен светом. На горизонте — сияние. Нос корабля лавирует между обломков льда.

Йан заговорил, я от неожиданности вздрагиваю.

— В то время было опаснее, чем сейчас, — говорит он. — В тот день «Кугуар» потерял десять клеток, пришлось бросить их в замерзшем океане.

— Да, — говорю я с придыханием, — да…

Там холодно, безумно холодно; вызывающие изморозь ледяные морские брызги накрыли корабль; клетки, поручни, замок — все в сплошной корке льда. Обледенелый «Кугуар» неузнаваем. Все превратилось в сплошные сосульки, даже пар от дыхания, мелькнуло багровое лицо, мохнатая борода… Фильм неожиданно прерывается темными полосами, они бегут по темному полю экрана. Ожидалось, что история продолжится, опять будут люди на палубе, железный зверь, разжимающий челюсти, чтобы выплюнуть огромное количество крабов, океин… но экран внезапно почернел, конец.

Мы остаемся в полном молчании. Йан встает, зажигает свет. Он потягивается и зевает.

— Тебе это понравилось?

— А если бы я все-таки умерла? — спрашиваю я у него на следующий день вечером. — В этом случае ты бы написал во Францию, сообщил им, что я утонула?

Он хмурит брови, ему больше не нравятся мои россказни.

— Ты даже не представляешь, как они будут страдать.

— Ой, немного, это точно. Они будут плакать, они подумают, что во время погружения мне было очень холодно, а затем, в один прекрасный день, все пройдет, они забудут. Они скажут себе, что именно такую смерть я всегда искала. Я умру героической смертью, и, по крайней мере, я буду жить в лучшем из миров, они не должны больше беспокоиться за меня. И в конце концов никто меня не будет больше ждать.

Он не хочет меня больше слушать. Он считает меня паникершей и собирается ложиться спать. Я растягиваюсь на полу, смеясь. Иммиграция, возможно, мне и не подойдет.

Вольф уходит. Молодой морской волк. Он кладет руку мне плечо. Я опускаю глаза. Я убегаю на Датч-Харбор. Я собираюсь сесть на другой корабль. Другие страны. Он мне мило улыбается:

— Ты на хорошем корабле. — Он расстроился. — Мне совсем не понравилось то, что шкипер болтал обо мне, когда я измерял линию… Он это сделал нарочно, чтобы унизить меня перед другими. Я не прощаю подобных слов. Я — хороший рыбак, у меня больше опыта, чем у других. Мне надо было обязательно уйти восвояси.

Он все крепче сжимает челюсти, последние слова он произнес с бешенством.

— Да, я отвечаю.

Интонация его голоса стала значительно мягче. У него короткий и печальный смех. Его глаза смотрят вдаль, как будто он уже оставил эту землю.

— День здесь, день там. Никогда не знаешь, где ты будешь завтра. Знаешь, уезжать или нет не так уж и важно, именно жизнь решает, что и как делать. Надо всегда вырываться. Когда ты должен ехать туда, куда надо. Пойдем напьемся, когда увидимся снова. Через три месяца, десять месяцев или двадцать лет, не имеет значения. Береги себя до тех пор. Береги себя.

Последнее объятие. Он хватает свою сумку, забрасывает ее на плечи. Я вижу, как он исчезает на дороге, такой странный силуэт, пропадающий в тумане.

Дом продан Высокий худой парень пошел искать, где находится «Мятежный». Корабль был на верфи, что на соседнем острове, стоял на профилактике.

— Это самое прекрасное, ты обязательно увидишь, — говорит он мне накануне вечером. — Я вернусь через два дня. Ты будешь спать на «Голубой красавице», ожидая меня. Корабль, который предпочитает Энди, наш судовладелец, именно это судно, он собирается нанять для сезона ловли трески. Я тебя подвезу туда завтра, но сначала возьму билет на автомобильный паром до Хомера.

Порт пустынен. Кое-где носились в небе мертвенно-бледные птицы. Одно буксирное судно преодолевало первые буи. Оно было еще далеко, гудение его двигателя было едва слышно. У меня красивые сапоги, найденные мной в Армии Спасения. Они черные и старые. Настоящие — зеленые и дорогие. Мои шаги слышны на деревянном мостике.

— Берегись, ты можешь, блин, поскользнуться, ты так неаккуратно ступаешь.

Я пытаюсь опротестовать его слова, но при этом едва не падаю. Он меня подхватывает в последний момент.

— Когда ты получишь кучу денег, купишь себе сапоги, какие только пожелаешь…

— Ох. Мне хватит и тех денег, что у меня есть сейчас, их достаточно, чтобы заплатить за хороший спальный мешок, походные ботинки, и три су в день, чтобы прожить до моего отъезда к мысу Барроу.

— Мыс Барроу? Это что еще такое?

— Я поеду туда, на мыс Барроу, после окончания сезона рыболовли.

— Что ты, черт подери, собираешься там делать?

Я не отвечаю. Молоденькая чайка смотрит на нас, проходящих по палубе.

— Ты полагаешь, что из меня действительно получится хороший рыбак? — спрашиваю я.

— Что тебе сказать по этому поводу? Каждый день из глубинки США к нам приезжают разные люди, которые никогда не сталкивались с трудностями, подобными тем, что можно встретить здесь, и тем не менее они все стремятся сюда. Парни или девчонки, многие из них там были торговыми агентами, водителями или даже крестьянами. Не исключено, что некоторые даже работали девочками по вызову, всякое может быть. Они все садятся на судно. Они себя сами не уважают, считают полным дерьмом, они себя считают салагами, они ничего не знают, и однажды у них появляется их собственный корабль.

— Мне следовало бы иметь настоящий вещмешок моряка, такой как у других.

— Уверен… Я уже вижу тебя с вещевым мешком на плече, как ты шагаешь мимо доков Кадьяк Датча для того, чтобы сесть на корабль.

По левую руку от нас стоит небесно-голубой корабль — «Голубая красавица». Палуба пуста, верфь с каркасом из алюминия, который будет служить для строительства навеса, она из металлических подпор с обеих сторон. Мы поднимаемся на борт. Корабль пахнет мокрой резиной и дизельным топливом. Йан бросает свою сумку на раскладушку в темной нише каюты для сна команды. Мы вышли. Йан хочет помочь мне в доке, когда я ступаю по сходням. Вскоре я стану настоящим моряком. У меня уже есть кушетка, и я уже жевала табак.

«Мятежный» заходит в порт. Это самое красивое судно, высокий худой парень был прав. Черная стальная оболочка подчеркивается яркой желтой полосой. Средняя надстройка белого цвета. Я первой из всего экипажа взбираюсь туда, после Джесса-механика, того, кто вернулся на борт, и Саймона, очень молодого блондина, студента, приехавшего из Калифорнии, желающего ездить на «Хаммере». Шкипер обосновался в глубоком кресле в рубке, перед ним — панель с множеством экранов. Ряд окон, расположенных полукругом, заставляет нас отклониться от отвесной линии палубы.

— Это теперь мое место, — сказал Йан, — но вы, ребята, вы делитесь, когда вы берете свои четверти.