Катрин Пулэн - Лили и море

Струя топлива ударила мне в лицо.

— Это говорит о том, что резервуар был уже полон, — лепечет Джон. — Что ж, тогда наберем воды.

Я вытерлась сомнительной тряпкой. Облака по-прежнему бегут над горами сиреневого цвета. Из маленьких тупиков идут волны. Тягучий крик птиц запаздывает. Хорошая погода. Мы садимся на люк трюма. Джон протягивает мне бутылку пива.

— Я тебя так любил, но это в прошлом, — говорит он, отрыгивая. — Сейчас у меня жена, прелестная подружка… Зовут ее Мэй.

— Как весенний месяц?

— Совершенно верно, как весенний месяц. Но это к нам не имеет никакого отношения. Ты и я не то же самое, мы оба — мастера своего дела, — продолжает он тихо, качая головой. — Я хотел дать тебе оружие. Оно позволит тебе творить. В большом масштабе. В очень большом масштабе.

— Почему оружие, Джон?

Тут он сильно застонал, затем закричал. Его лицо исказилось в тягостной гримасе. Можно было подумать, что он плачет. Но оказывается — он смеется. Я смеюсь вместе с ним. Он протягивает мне вторую бутылку пива. Прямо над нами в доке резко тормозит какой-то пикап. Мы поднимаем головы: из машины выходит женщина. Ее волосы яростно развеваются на ветру. Джон побледнел.

— Джон! До сих пор не протрезвел! Я даю тебе один час, чтобы быть дома. И ты не притронешься больше ни к виски, ни даже к пиву!

Женщина уехала. Док снова пуст. Джон убирает пиво. Он опускает голову и горбится.

— Это Мэй? — спрашиваю я.

— Да, это была Мэй. Как весна. Отдать концы.

Я отвязываю швартовы. Мы возвращаемся в порт. Время, когда шельтер откроет свои двери.

Горди замечает меня, как только я поднимаюсь на берег. Я прихожу в шельтер, по радио объявляют тревогу из-за цунами. Жители Датч-Харбора уже эвакуированы.

— Идемте все на гору Пиллар, — восклицаю я, — мы увидим его приближение!

Парни согласны. Джуд смеется:

— Его еще там нет, до его прихода у вас есть время поужинать.

Группа мексиканцев позирует для фото, повернувшись спиной к порту. Они попросили меня стать перед ними: мы все улыбаемся в объектив, а я представляю волну позади нас, огромную… Смеющиеся простаки, они не понимают, что к чему… Гордон прерывает нас и отводит меня к себе, как непослушную девчонку, пойманную в запрещенных кварталах. Здесь есть пруд, деревья и маленький гидросамолет, покачивающийся на воде в окружении лилий.

— Твой самолет, Горди?

Но Гордон словно раненый. Стрекоза села на его голову. Его жена ведет меня в опрятную комнату. Я жду, пока они заснут, чтобы убежать в ночь. Охранник шельтера впускает меня. Прошло много времени. Парни спят в переполненном спальном помещении. Дан отбой тревоге.

Но, начиная с этого дня, я думаю об этом и это меня огорчает… Сигнал для сбора в шельтере в восемь часов вечера. Здесь готова теплая пища, ожидающая нас и только нас, бродяг… Большие пирожные с кремом, бутыль с кофе и бисквиты по желанию. И душевые кабинки, и чистые простыни, теплая дружба мужчин, их неприятный и нежный голос, их сильный запах. В конечном итоге это прискорбно — обнаружить, что ты такая слабая, такая хрупкая, смущенная и обезоруженная, благодаря пище — изобилие, столько изобилия и такая теплота… Но скоро я стану ловцом крабов.

Тогда я говорю себе, что нужно перебраться спать в любую из брошенных машин. Из чувства гордости перед Гордоном и другими нужно это сделать.

Джон прибыл в шесть часов. Я давно встала. Мы отправились в серый рассвет. Казалось, что порт еще спит. Впрочем, проходя по фарватеру порта, можно увидеть на горизонте кажущиеся маленькими кораблики, которые вышли немного раньше нас и рассеялись по океану.

Ночью поднялся ветер. Джон ведет корабль, стоя лицом к стрелочным индикаторам в миниатюрной рулевой рубке «Моргана». Я молча стою рядом с ним и смотрю в окно. Вижу всплески воды, которые омывают оконные стекла, полет серых птиц, кружащих перед нами. «Пегги» по радио сообщает нам сводку погоды: высота волн возрастет с десяти до пятнадцати футов, ветер северо-западный, скорость тридцать пять узлов, порывистый, будет усиливаться в течение дня… Затем рыбаки разговаривают друг с другом. Только и слышно «ОК, Роджер», они постоянно разговаривают.

— Я не знала, что здесь столько Роджеров [26] На сленге американских и британских радистов слово «Роджер» (Roger) означает «Вас понял». , — говорю я Джону. Он удивленно вскидывает одну бровь и смеется. Я так и не поняла почему. Он разворачивает карту.

— Мы идем вот сюда. Нужно пройти остров Спрус, гавань Узинки, мыс Шакманов. В полдень поставим оборудование. Полная вода [27] Максимальный подъем уровня моря во время прилива. . Мы должны их найти. Возьмешь на себя штурвал?

— Я никогда не держалась за рулевое колесо. У нас на «Мятежном» был джойстик и автопилот для новичков.

— Это не очень сложно. Сначала ты устанавливаешь курс. Затем вращаешь руль, но только тогда, когда ты ощущаешь, что находишься на гребне волны. Именно в этот момент совершается маневр.

— Я не спущу с компаса глаз.

Я ощущаю подъемную силу волн под деревянными боками, давление на форштевень дующего нам навстречу ветра, мгновение, когда «Морган» реагирует на маневр. Корабль вначале артачится, но скоро подчиняется мне и, кажется, живет в моих руках.

— Однажды у меня будет свой корабль, Джон.

Он смеется:

— Продолжай в том же духе… Ты хочешь пива?

— Нет, Джон, не в море.

— Тогда я приготовлю тебе кофе.

Я остаюсь одна за штурвалом. Нос «Моргана» рассекает серую воду. Волны заливают палубу снова и снова. Если бы я была сладкой бэби, меня бы здесь не было.

Полдень. У нас было время исследовать воды. По сигналу я бросаю радиомаяк и буй, затем якорь. Первые десять секций якорных снастей раскручиваются без единого крика. Вода заливает палубу. Уже пять часов. Мы делаем перерыв. Ветер усиливается.

— Нормально, — говорит Джон, — лови палтуса. Не надо отлынивать.

Он вливает в себя пиво — бутылка за бутылкой — с самого утра, его уже развезло. Я ожесточаюсь, чувствительная к морю как тетива лука, все больше и больше оживленная, все больше и больше напряженная, по мере того как приближается час вытаскивать снасти.

Джон занимает место в рулевой рубке и берет управление на себя. Между впадинами волны появляется буй. Я пускаю в ход шест и поднимаю его на борт. Я протягиваю буйреп в приспособление для скручивания. Я сворачиваю его в бухту до якоря, который я подняла на борт. Первые крючковые снасти приносят черную треску, которую мы выбрасываем в воду. Рыбины уже мертвы. Раскачиваемые волнами они плавают брюхом кверху, как бледные пятна, которые пассивно погружаются в волны. Чайки и глупыши с криками следуют за нами, ныряют, пикируют в воду, пытаясь завладеть одной из них. Это был сумасшедший вихрь в небе, которое отяжелело. Я скручиваю снасти в бухту.