Йен Бенкс - Улица отчаяния

Мы пятеро выдавали валового продукта побольше некоторых стран третьего мира, но не имели при том постоянного места жительства. Когда мне нужно было зачем-нибудь знать, где я официально живу, я звонил своим адвокатам. Каждый из нас купил себе в Британии то или иное жилище, у меня было мое шотландское поместье, у Дейви — особняк в Кенте, у Уэса — дом в Корнуолле, Кристина приобрела в Кенсингтоне средних размеров многоквартирный дом, Микки поселил своих родителей около Драймена в домике с видом на озеро Лох-Ломонд, однако ни один из нас не считался постоянно проживающим на Британских островах.

Из-за налогов, конечно же; в результате нам не разрешалось проводить в Британии более трех месяцев в год, но мы и этого-то не добирали. Мы проводили так много времени на зарубежных гастролях, что не было смысла регистрироваться в британских налоговых органах (да и вообще я не считал жидковато-розовое правительство Джима Каллагана достойным моих денег… что бы я сказал про правительство теперешнее ?). Если я не ошибаюсь, во второй половине семидесятых все мы считались проживающими в Лос-Анджелесе. Если не на Каймановых островах.

Все это не имело ровно никакого значения. Мы останавливались в гостиницах, останавливались в квартирах и домах, принадлежавших звукозаписывающим студиям Парижа, Флориды или Ямайки, останавливались у своих друзей и всяких знаменитостей, иногда проводили неделю-другую в своих британских жилищах, изредка навещали родителей.

Проживали свою мечту — вернее, свои раздельные мечты.

Дейви жаждал присоединиться к сонму полубогов гитары, хотя, пожалуй, он и тогда уже знал, что их звездный час канул в прошлое. Он пришел чуть-чуть поздновато, оседлал волну, начинавшую уже рассыпаться. Недобирая хвалы и восторгов — в сравнении с тем, что Дейви считал положенным ему по праву, — он ничуть не играл от этого хуже, а пожалуй, даже и лучше, ведь ему приходилось стараться изо всех сил, выкладываться до последнего, и все равно мечта его осталась, как мне кажется, неосуществленной. Недоосуществленной .

Дейву было мало того, чтобы его упоминали через запятую в одном ряду с Хендриксом, Клэптоном или Джимми Пейджем, он хотел, чтобы их упоминали через запятую в одном ряду с ним. Но время таких легенд отошло. Он не смог бы встать на один с ними уровень, даже если бы играл ничуть их не хуже (в чем он сам ничуть не сомневался). Поэтому у него всегда оставалось к чему стремиться.

В то время это не вызывало у меня ни малейшей зависти.

Трудно сказать, как бы сложилась жизнь Дейви, достигни он поставленной цели, а так некая нереализованная часть его яркого импровизационного таланта искала и находила себе выход в грубых розыгрышах и леденящих сердце трюках. Дейвид Балфур, эсквайр, последовательно становился Дейвом Балфуром, Дейви Балфуром и наконец Психанутым Дейви Балфуром, такую кличку дали ему газеты; в кои-то веки они были недалеки от истины.

Дейви начал выдрючиваться в гостиницах. Он увлекался скалолазанием и при каждом удобном случае демонстрировал свое мастерство, забираясь в гостиничный номер по наружной стене. В одной гамбургской гостинице и по сю пору слагают легенды и песни о сумасшедшем шоттландере, которому взбрендило подняться из холла на крышу по лестнице. На мотоцикле. На обратном пути Дейви чуть не откинул коньки, он спускался на лифте, не заглушив двигатель мотоцикла, сильно отравился угарным газом и вывалился в холл в полубессознательном состоянии.

В одном из наших британских турне Психанутый Дейви выступал Раздолбаем. Я тут ни при чем, это была его собственная идея. В какой-то момент концерта Дейви покидал нас минут на десять, а затем возвращался в сиянии прожекторов, окутанный клубами дыма (сухой, естественно, лед), через (если имелась такая возможность) сценический люк.

К его рукам были прикручены ревущие на максимальных оборотах бензопилы, к коленям — горящие паяльные лампы, к лодыжкам — сварочные горелки. На голове у него был шлем вроде мотоциклетного, с парой включенных электродрелей, все это дополнялось несколькими десятками ярких, беспорядочно мигающих лампочек. С минуту он стоял под бешеные вопли слушателей, многие из которых знали об этом трюке и с нетерпением ждали, когда же на сцене появится Раздолбай.

Затем рабочие начинали подносить кирпичи, обрезки металла, дерева и пластика; Дейви вытягивал руку, или сгибал ногу, или просто кивал, сыпались искры, и металл разваливался пополам, горел и плавился пластик, и все это время Дейви пел (пытался петь) «Форсаж». Через рев моторов и вопли зала нельзя было разобрать ни слова, однако номер был очень эффектный и пользовался колоссальным успехом.

Очень эффектный и очень опасный, так что у нас возникали заморочки с пожарными, но убрали мы его сами из-за двух обстоятельств. Во-первых, на одном из выступлений Дейви зацепил рукой за вращающееся сверло и чуть не остался без мизинца; слава еще богу, что правого, но все равно забинтованный палец мешал ему играть в полную силу. К тому же ни одна компания не хотела страховать Дейви руки, пока исполняется этот номер, и это очень его беспокоило. Затем вмешался Большой Сэм, сказавший, что такие агрессивные штуки нам не подходят, совершенно не вяжутся с нашим имиджем.

Мы, остальные, дружно согласились, и Дейви с очевидным облегчением подчинился решению большинства.

А еще все эти розыгрыши. Во время одного из американских турне Дейви повадился устраивать диверсии в моем гостиничном номере. Сперва он попросту откручивал наружную дверную ручку, так что она отваливалась при первом же прикосновении, но затем увлекся и начал вкладывать в эти свои развлечения едва ли не больше сил и выдумки, чем в выступления на битком набитом публикой стадионе.

Я почти уже привык возвращаться вечером в номер, где все перевернуто вверх дном либо нет ничего, кроме голых стен, — ни моих вещей, ни ковров, ни мебели, ни даже светильников, когда Дейви придумал трюк «позабавнее». Он спустился в мой номер по веревке, вывесил телевизор из окна на веревке, другой конец которой был привязан к дверной ручке, и осторожно вывинтил все шурупы из дверных петель.

Я вернулся в гостиницу, вставил ключ в замок, повернул его и потрясенно увидел, как дверь пролетела через весь номер, вышибла окно и вывалилась следом за телевизором на клумбу с высоты шестого этажа. Вырывающийся ключ прихватил с собой кусок подушечки моего большого пальца, что отнюдь не показалось мне забавным.

В другой раз дверь вообще не открылась. Наученный горьким опытом, я попросил ночного портье снять дверь с петель. Когда портье справился с этой работой, нашим глазам предстала слепая, тускловато-белая стена, похожая на затвердевший туман — и теплая. Дейви заполнил все помещение пенополистиролом, он разжился большими бочками двух требуемых жидкостей, протащил их в номер через окно и вылил прямо на пол. Я спустился вниз и посмотрел на свое окно; из него выпирало нечто вроде чудовищного гриба-дождевика.