Йен Бенкс - Улица отчаяния

Девушки, разговаривавшие в перерыве со мной, болтали теперь с этим парнем; два пьяненьких студента объясняли белокурой певице, что она самое невероятно прекрасное существо женского иола, какое они видели в жизни, и не согласилась бы она как-нибудь где-нибудь с ними выпить, она же улыбалась, трясла головой и споро откручивала микрофон от стойки. Я видел, что блондинистый гитарист краем глаза присматривает за этой сценой, не прекращая, однако, беседы с девицами.

Я протиснулся рядом с девушками, стараясь выглядеть серьезно и заинтересованно, как человек, настроенный обсудить важные проблемы, а не просто сказать «Круто, ребята» или что уж там еще, но не скрывающий при этом, какое глубокое впечатление — с определенными, конечно же, оговорками — произвело на него услышанное сегодня. Что из этого получилось, даже думать не хочется; скорее всего, выражение моего лица говорило: «В лучшем случае я — профессиональный подхалим, напившийся до опасной степени, но скорее — клинический психопат с пунктиком насчет музыкантов». Парень поглядывал иногда в мою сторону, но я смог поймать его взгляд только после того, как девицы выяснили, где будет следующее выступление группы, а одна из них получила вдобавок автограф шариковой ручкой на предплечье. Когда они удалились, чуть не писаясь от счастья, парень переключил внимание на меня.

— Привет, — сказал он и чуть улыбнулся.

— Вы з-д-д-дорово играете, — пробубнил я.

— Угу.

Парень начал сворачивать какой-то кабель, затем он отвернулся, взял у одного из рабочих открытый гитарный футляр и загрузил в него свой «лес-пол».

Я откашлялся и сказал:

— Я т-т-т…

— Да? — Он оглянулся, но в этот самый момент подошедшая девушка обняла его за шею, чмокнула в щеку, приобняла за талию и встала рядом, хмуро на меня поглядывая.

— Я т-т-тут под-д-думал…

— О чем?

Рука девушки медленно, рассеянно поглаживала затянутую белым шелком талию. У меня пропали последние остатки решительности. Эти двое выглядели так здорово, они так подходили друг другу, были такими счастливыми, красивыми и талантливыми, такими чистыми и ухоженными, и это после такого напряженного выступления; от нее, а может, и от него доносился запах какой-то дорогой парфюмерии, и я понимал, что просто не смогу сказать того, что собирался, ничего не смогу сказать. Безнадежная, заранее обреченная затея. Я — это я, громоздкий, страхолюдный, дурацкий Дэнни Уэйр, уродливый мутант в семействе, долговязая жердина с волосами как пакля, прыщами на роже и вонью изо рта… Я был чем-то вроде грошового, непотребного журнальчика, пожелтевшего и захватанного грязными пальцами, эти же двое были пергамент в сафьяновом переплете. Я был дешевой, покоробленной сорокапяткой, изготовленной из винилового вторсырья, эти же двое были золотыми дисками… они жили в совершенно ином мире, они были уже на полпути к славе и богатству. А я был обречен на Пейсли, на серые, замызганные стены и готовые обеды из чипсов и дешевой рыбы. Я еще делал жалкие попытки заговорить, но не мог выдавить из себя даже заикающегося «Д-д-д…».

Неожиданно девушка наморщила лоб еще сильнее и спросила, кивнув головой, словно уверенная в ответе:

— Ты ведь Уэйрд, верно?

Парень взглянул на нее слегка ошарашенно и, во всяком случае, удивленно, на его лице дрожало нечто среднее между неодобрительной гримасой и улыбкой; затем он перевел взгляд на меня, трудолюбиво продиравшегося через фразу:

— Д-д-да, да, э-т-то я.

— Что? — спросил у меня парень. Я протянул руку для знакомства, но он снова повернулся к девушке. — Что?

— Уэйрд, — сказала девушка. — Дэнни Уэйр. Д. Уэйр. Уэйр, запятая, Д, так было в школьном журнале, а отсюда — Уэйрд. Это его прозвище.

Парень просек и кивнул.

— Так оно и было, — ухмыльнулся я с не совсем понятным торжеством, театрально, а вернее — по-идиотски взмахнул рукой, а затем полез в карман за сигаретами.

— А ты меня помнишь? — спросила она. Я покачал головой и протянул им пачку; девушка взяла, а он не стал. — Кристина Брайс. Я была на класс старше.

— О-о, — протянул я, — ну да, конечно. Да, Кристина. А-а, ну да, понятно, Кристина. Ну да. Да. Ну и как ты, значит, м-м-м… как дела?

В действительности я напрочь ее не помнил и теперь отчаянно перетряхивал свои мозги в поисках хоть малейшего воспоминания об этом белокуром ангеле.

— Все путем, — улыбнулась Кристина. — А это Дейв Балфур, — добавила она, продолжая поглаживать талию белокурого красавца.

Мы кивнули друг другу:

— Привет.

— Хэлло.

После секундной паузы Кристина Брайс снова повернулась ко мне:

— Ну и что ты думаешь?

— О к-команде? К-концерте? — Она молча кивнула. — Э-э… з-д-дорово… д-да, з-д-до-рово.

— Так…

— Н-но вам н-не хватает своего, оригинального м-материала, а номера из второй п-по-ловины н-недостаточно п-проработаны, и у в-вас м-м-маловато слаженности, и м-можно б-бы поактивнее исп-п-п… пользовать орган, и б-б-барабанам сильно н-недостает д-дисциплины… н-ну и, конечно же, т-такое н-название это п-просто… м-м-м…

Судя по их лицам, моя речь была воспринята, мягко говоря, без восторга. Я сунул нос в пластиковую пинтовую кружку, якобы утоляя внезапно вспыхнувшую жажду, и был вознагражден глотком теплого, совершенно выдохшегося лагера.

Боженька ты мой милосердный, да чего же это я тут такого намолол? Оно же выглядело, словно меня воротит от всего, что они делают. О чем думала моя голова? Нужно было обхаживать этих ребят, стараться сблизиться, а не лягать их в зубы. Ну, только посмотреть, вот они — клево прикинутые ребятки из среднего класса сколотили команду, оттягиваются во весь рост, выдают лучшую в городе музыку и, вполне возможно, настроены на куда большее будущее, если, конечно же, их вообще интересует музыкальная карьера, привыкшие, это уж точно, к похвалам, аплодисментам и общению в своем блестящем кругу, и вдруг какой-то нескладный, нелепый, еле языком ворочающий псих так вот прямо заявляет, что у них все плохо и все не так.

Ну как вот я выглядел в их глазах? Я был шести футов шести дюймов роста, но страшно сутулый, голова почти пряталась между плечами («Патагонский гриф» или попросту «Гриф», у меня и такое было прозвище; их было много, десятки, но прилипло «Уэйрд» — самое, пожалуй, верное). Глаза навыкате, огромный, крюковидный нос, длинные, тонкие, перманентно слипшиеся от своего природного жира волосы. У меня были длинные грабки и огромные, разновеликие ступни, одна одиннадцатого размера, другая двенадцатого. У меня были громадные, впору какому-нибудь душителю, кисти с толстыми, неуклюжими пальцами, которые не позволяли мне толком освоить гитару при всем желании и всех стараниях, в итоге я был просто вынужден взяться за басовую, у нее хоть струны малость пореже.