Дуглас Коупленд - Нормальных семей не бывает

В пять он забрал Бет, совершенно измочаленную, и оба поспешили лечь в постель. Бет начала в шутку касаться кончиками пальцев закрытых век Уэйда.

— Эй, Уэйд, что ты чувствуешь?

— Как будто ангелочек пяточками топает по моим векам.

— Кого ты больше хочешь — мальчика или девочку?

— Девочку. Мальчишки такие козлы — хотя нет, постой, — может быть, и мальчика, чтобы я мог отделаться от этого чертова страха, которым наградил меня папочка.

— Например?

— Ничего определенного, — помолчав, ответил Уэйд. — То есть я хочу сказать, что он бил меня всю дорогу, но дело даже не в этом.

— Все это уже не важно, Уэйд. Твои родители — пропащие люди. Они уже ничем не могут тебе помочь. Они уже ничего не чувствуют и ни о чем не мечтают. Единственное, что стоит принимать в расчет, это вечность.

— Нет, Бет, перестань... — Уэйд открыл глаза и сел. Потом заглянул ей в глаза. — Мы это уже проходили. Если твой родитель не обращает на тебя никакого внимания первые пятнадцать лет, даже не скажет «здравствуй» или «до свиданья», не говоря уж о том, чтобы научить тебя бриться или играть в бейсбол, — а общается с тобой только с помощью кулаков, то это жестоко — это все равно что посадить ребенка в одиночку.

— Пожалуй, я бы выбрала такую жестокость.

Уэйд откинулся на подушки.

— Не надо накликивать на себя жестокость. Даже мысленно. — Он повернулся на бок и погладил Бет по щекам. В детстве у нее были прыщи, и при виде оставшихся от них шрамов Уэйду становилось грустно. — Не надо.

Бет ничего не ответила.

— Нашему малышу не придется ничего бояться, — сказал Уэйд. — На нашего малыша никогда не будут кричать. Мы будем любить нашего малыша вечно. Мы не пьем. Не колемся. Не читаем нотаций. Мы...

— Стой.

— А? Почему?

— Потому что мы порченые. Мы больше уже не нормальные люди, Уэйд, мы оба. Не то чтобы мы прокляты или что еще, но мы...

— Что мы?

Бет привстала, прикурила итальянскую сигарету от розовой пластмассовой зажигалки и выпустила дым.

— Когда я была маленькой, у нас был такой садик. Как и у всех, дело-то было в Южной Каролине. Мои родители, особенно мама, были никудышные садовники, но год от года у них вырастало сколько-то овощей: всякая скучная картошка да капуста — немного салата, немного табака и тыкв, которые папа сажал каждый год. И ни одного цветка. — Она снова затянулась. — Но вот настал год, когда они совсем запили, и им на все стало наплевать, они переключились на то, чтобы не давать друг другу жизни. А садик совсем забросили. Перестали обращать на него внимание, а мне тогда было двенадцать, и я считала, что работа по саду — не для двенадцатилетних. Я начала курить и каталась с ребятами постарше в машинах. Но я никогда не переставала наблюдать за садом. Сорняки растут очень быстро. А потом на помощь им приходят кролики. Капуста одичала, а когда капуста дичает, то у нее такой вид — даже не знаю, как сказать, — как у бездомного бродяги. А потом ее съели жучки. И горох уже больше не появлялся. Я уходила в сад курить, когда по дому начинали летать стулья. Я шла посмотреть, что бывает с садом, который утратил своих хозяев. Выжило очень немногое, кое-где: кустик картошки, луковка. Мята.

— И?

— Этот сад — мы с тобой, Уэйд. Мы — сад, брошенный своими садовниками. Сад продолжает жить, но уже никогда не станет снова настоящим садом.

— Бет, все совершенно не так.

— Уэйд. Ты уже почти в Доме Господнем. Осталось только подыскать тебе комнату. — Тремя этажами ниже прогудела, проезжая под окнами пансиона, полицейская машина. Бет отвернулась. — Вот и Европу я тоже ненавижу.

— Что у тебя на уме, Бет?

— Тсс, Уэйд. Я помню, что в нашей группе нас учили верить в Чудеса. Но мы с тобой все равно — запущенный сад.

Сердце Уэйда разбилось, как яйцо о кухонный пол. Его чувство времени обострилось. Это был момент, когда молот ударяет по наковальне, сковывая цепь звено за звеном, и любовь становится только сильнее, реальнее, глубже и постоянней. Уэйд увидел правду в словах Бет. В сердце своем он согласился с ней и подумал о том, как его ребенок будет подрастать и расцветать, когда кролики и личинки уже давным-давно не оставят от него самого и следа.

— Бог воззрил на меня сегодня в той палате для осеменения, Уэйд. Да, правда. Он видел все: и пробирки с пробами, и стальные листы, и ультразвуковой аппарат, и...

— И что?

Уэйд приподнялся на локте и стал пальцем чертить кружки у Бет на лбу.

— Он все видит. Не знаю, как я смогла это почувствовать. Он видел меня. Он видел пробирки с пробами. Центрифугу со спермой. «Шестичасовые новости». Антарктические айсберги. Видел, что творится в моем сердце. Все.

— Я хочу девочку, — сказал Уэйд.

— А я мальчика, — ответила Бет. — У девочек жизни вечно не складываются. Бог ненавидит девчонок.

Брайан и Дженет продолжали трудиться над посланиями мамочке, а Уэйд потихоньку ускользнул — позвонить по телефону.

— Уэйд?

— Бет, Боже мой, я виноват, милая, так виноват.

— Знаю, мой сладкий.

Уэйд почувствовал себя вконец пристыженным.

— Я такой слабый. Я дерьмо. Просто дерьмо. Ты слишком хороша для меня.

— Нет, это ты слишком хорош для меня. Я снова всю ночь пила. Четыре года, три месяца и два дня трезвости — все псу под хвост.

— Бет, ты пила, потому что я оставил тебя одну. Я заезжал за своими таблетками, но ты еще не вернулась. Ходила по магазинам, наверное.

— Что происходит, милый? Я волнуюсь. Эта гадина Норм втянул вас в какую-то передрягу?

— Норм? Хм, нет, но мы собираемся помочь ему в одном деле.

— Каком деле — опять наркотики? Слушай, если это наркотики, я от тебя уйду, Уэйд. Ты же помнишь, мы договаривались.

— Наркотики? Господи, нет. Даже мама нам помогает.

— Мама? Твоя мать? Дженет?

— Именно.

— Что ж, здесь ее нет, так что, я полагаю, она с вами. Когда вы вернетесь?

— Сегодня вечером, наверное... наверняка.

На Бет это не произвело впечатления.

— Ладно. Словом, ты знаешь, я собиралась поехать в Космический центр Кеннеди. Я...

Голос Бет звучал все тише; Уэйд взглянул на парковку и увидел, как дверцы оранжевого фургона разъехались и туго обмотанный куль, он же Тед, выпал на мостовую.

— Я перезвоню, милая.

Уэйд бросился к фургону, за ним Брайан и Дженет.

— Что это ты такое вытворяешь, папа?

Тед пробормотал что-то сквозь залепивший ему рот пластырь.

Какая-то семейка дружным строем проследовала мимо в магазин спорттоваров.

— Смотреть не на что, — сказал Уэйд, но это, похоже, семейку не успокоило. — Идите себе.

— Все в порядке, — сказала Дженет своим голосом домохозяйки середины шестидесятых. — У него спастический синдром. Иногда прихватывает.

— Спастический синдром? — переспросил Уэйд, когда семейка отошла.