Владимир Кунин - Пилот первого класса

— Верно, — сказал Азанчеев.

— А за что?

— Бестактность — тоже свойство незаурядной натуры? — спросил Азанчеев.

Наверное, мне нужно было что-то ответить Виктору Кирилловичу, извиниться, но в эту секунду я вдруг понял, о чем напишу в Москву Лене. Я напишу ей, что так хочу увидеть ее, как никогда ничего в своей жизни не хотел. Вот возьму и напишу так. Слово в слово...

И стали мы с Димкой ходить в обычные рейсы. То с пассажирами, то с почтой, то с грузами.

Я медкомиссию жду. По вечерам снова учим с Надеждой таблицу проверки зрения. Я, как всегда, сижу на стуле, прикрыв один глаз ладонью, а Надя стоит у таблицы с указкой в руке и спрашивает:

— Где разрыв кружочка?

— Слева, — отвечцю я.

— Правильно, — говорит она. — А здесь?

— Сверху, — отвечаю.

— Правильно. Какая буква?

— «Эн»... То есть «эм»!..

— То-то же. А эта?

В такой вот момент однажды раздался звонок в прихожей.

Надя сняла таблицу со стенки и положила ее в шкаф. Звонок прозвенел еще раз.

— Да спрячь ты указку куда-нибудь! — разозлился я.

— Держи, — Надя сунула мне ее в руки и пошла открывать дверь.

Я метнулся к постели и запихал указку под покрывало.

— Меня нет дома!.. — предупредил я Надю.

Слышно было, как она открыла дверь. Кто-то поздоровался с Надей, что-то спросил, и Надежда что-то ответила.

Сижу на стуле, как щенок нашкодивший, нервы натянуты, курю. Интересно, думаю, долго я еще вот так по углам прятаться буду?

Слышу, дверь захлопнулась. Вошла Надя.

— Дима Соломенцев приходил. Я сказала, что ты спишь...

— Ах ты дьявол!.. — огорчился я. — Я не знал, что это Димка. Нужно было позвать его.

— У тебя семь пятниц на неделе.

— У него, наверное, денег нет. Профукался и теперь зубами щелкает.

— Что он, у меня не мог попросить? — обиделась Надя.

— У тебя он не спросит.

— А у тебя спросит?

— А у меня спросит! — Я вдруг почувствовал, что сказал это с какой-то гордостью. Будто я, старый дурак, у этого пацана заработал доверие. Мне даже неловко стало, и поэтому я тут же насыпался на Димку: — Как это можно: в двадцать лет такие деньги получает и никогда до зарплаты дотянуть не может! И главное, не пьет! Куда он, спрашивается, тратит?..

— Ты у нас очень правильный, — ехидно сказала Надежда. — Не помнишь, как в шестьдесят восьмом мы с тобой в Гаграх полторы тысячи за месяц спустили? Как ты потом по Адлерскому аэропорту бегал, знакомых по всем экипажам искал, когда у нас двадцати рублей на мой билет не хватило? Это ты помнишь?

В Гаграх мы действительно погуляли грандиозно. Я там Додика Келехсашвили встретил, он у меня в эскадрилье до конца войны бессменным замполитом был. Летающим замполитом. Кстати, очень грамотно летающим. И такое мы в Гаграх устроили!.. Потрясающий был отпуск!

— Ладно! — сказала Надежда и достала из шкафа таблицу. — Заниматься будем?

— Не будем, — сказал я, потому что мне вдруг не понравилась вся эта возня с таблицей проверки зрения. Противно стало.

Но в следующую секунду я четко представил себе, как окулист из медицинской комиссии напишет на моей карточке: «К летной работе не годен», и упавшим голосом добавил:

— Сегодня не будем...

С утра я неважно себя чувствовал. Побаливала голова, а в затылке будто булыжник перекатывался. Пошел к Катерине Михайловне за «допуском». Она мне давление смерила и говорит:

— Вы как себя чувствуете, Сергей Николаевич?

— Нормально, — говорю.

— Вам бы после «химии» хоть недельку отдохнуть следовало, а то мне что-то ваше давление не очень нравится.

Я рассмеялся и говорю:

— Ах, Катерина Михайловна! Какое может быть давление в моем возрасте? Один пшик...

Она улыбнулась, головой покачала, но штампик все-таки поставила.

Взлетели мы с Димкой, набрали высоту, легли на курс. Я ему управление передал.

Сижу, на приборы поглядываю. Все себя проверяю: как, хорошо вижу цифровой отчет на лимбе радиокомпаса или нет? На этом приборе обозначения самые мелкие. Вроде бы нормально. Ничего, думаю, сейчас оклемаюсь. А сам тихонько головой кручу в разные стороны, прислушиваюсь, как у меня в затылке тупая боль переливается...

— Ты чего приходил вчера? — спросил я у Димки.

— Да так просто... — ответил он. — Захотел погреться у чужого огня.

— Ври больше. Небось без копеечки сидишь?

— Чтоу вас у всех, пожилых, мозги набекрень из-за этой «копеечки»?. Да чихал я на эту «копеечку»!

— Ну ладно, ладно... Приходил-то зачем?

Димка учел ветер, довернул градуса на три, выровнял машину и ответил:

— А может быть, мой вчерашний приход к вам был продиктован порывом души?..

— Деньги-то у тебя хоть есть?

— Есть. Леха позавчера четвертачок ссудил...

— Что еще за Леха? — разозлился я и почувствовал, как боль из затылка стала толчками перемещаться к вискам.

— Леха — завскладом горюче-смазочных материалов. Мой бывший патрон.

— А-а-а...

Леха был неплохим пареньком.

Прошли мы курсом минут двадцать, и боль в голове стала затихать. Все тише, тише, тише. Теперь только изредка толкает несильно и снова исчезает...

И на смену ушедшей боли вдруг подкатила такая слабость, такое безразличие, будто лечу я пассажиром, никакого отношения к авиаторскому делу не имеющим. Что показывают приборы, что говорит двигатель — ничего не понимаю и даже вникнуть не пытаюсь.

Сижу смотрю на свой штурвал, который будто сам по себе перемещается, повторяя движения Димкиного штурвала, и никак не могу сообразить, что со мной происходит.

Димка на меня посмотрел. Я ему рукой махнул: давай, мол, давай... Все в порядке...

Он кнопку СПУ — самолетно-переговорного устройства — нажал и говорит:

— Сергей Николаевич! Хотите, анекдот расскажу?..

И, не дожидаясь моего согласия, закричал, внимательно глядя на горизонт и сверяясь с показаниями приборов:

— Значит, так... Встретились истребитель и вертолетчик. Раньше вместе летную школу кончали. Встретились, пошли в ресторан. Вертолетчик налил истребителю полстакана, а себе целый стакан...

Я посмотрел на приборную доску, слегка повернулся к Димке и стал понемногу приходить в себя.

— А истребитель ему и говорит: «Что же ты себе полный, а мне только половину?!» А вертолетчик ему отвечает: «Пока я до рта донесу, и у меня половина останется...»

И, видя, что я ничего не понял, Димка добавил:

— У них же трясет жутко... вибрация.

Я протянул руку к штурвалу, нажал кнопку и вяло спросил:

— У кого?

— У вертолетчиков... Возьмите штурвал на секундочку.

Я включил вентилятор. Раза три глубоко вздохнул и, поставив ноги на педали, взял штурвал в руки. И почти ожил.

Димка отпуятил свой штурвал и показал мне, как трясет вертолетчиков.

— На «Ми-шестом» десять тонн одних крутящихся частей! Представляете?.. Говорят, они из машины выходят, а их все трясет и трясет. Называется «пляска святого Витта»...