Владимир Кунин - Пилот первого класса

Теперь самолет и автомобиль мчались рядом на одной скорости. В какой-то момент самолет чуть накренился, и безопорное крыло мягко легло на укутанную цистерну заправщика...

— Не тормози, командир! Не тормози!.. — сказал Сергей. — Развернет... Вырубай двигатели! Молодец!.. Ах ты умница...

Скорость самолета и автомобиля стала гаснуть, и по мере того как они все медленнее и медленнее бежали по полосе один за другим, из диспетчерской выскакивали все, кто здесь был, и старая деревянная лестница, наверное, чуть не развалилась от их топота.

Еще метров двести прокатилась по полосе эта странная пара — одноногий самолет, опершийся на автомобиль, — и встала.

— Ты молодец, командир... — спокойно сказал Сахно и выключил связь.

Он повернулся в своем кресле, и я увидела его лицо: мокрое, осунувшееся, с провалившимися глазами, как после долгой и тяжелой болезни.

Кроме нас, в диспетчерской уже никого не было, и поэтому я подошла к нему, присела рядом с ним на корточки и поцеловала ему руку.

От трясущегося руля, от рева двигателей, от скорости, от всего этого невероятного грохота над головой, от страха за Димку, от боязни проскочить мимо плоскости «Ила» или слишком рано начать торможение я совершенно очумел и оглох.

Теперь, когда мы в абсолютной тишине стояли на полосе, мне казалось, что я вижу какой-то удивительный, странный и бесшумный сон. Издалека к нам бежали люди и мчались машины. Я знал, что люди бежали, а машины мчались. Но мне казалось, что и люди, и машины красиво и медленно плывут над самой землей и стоит мне сделать над собой усилие, как все растает в пыльном и жарком мареве большого серого поля и перед моими глазами появятся другие картины — тоже беззвучные, но страшные и беспощадные: я увижу самолет, превращающийся в груду искореженного металла, взрывающиеся бензиновые баки, летящие вверх обломки и горящий, разрубленный на тысячи кусков автомобиль-маслозаправщик...

Я затряс головой, стараясь отогнать от себя это видение, и вдруг четко услышал потрескивания остывающих двигателей «Ила». А потом я увидел Димку. Он вяло опускался вниз, на землю. Я услышал голоса, и люди уже не плыли по воздуху, а бежали к нам со всех ног, крича и размахивая руками...

Боясь ударить Соломенцева дверцей, я с трудом вылез из кабины заправщика с другой стороны и обошел машину кругом.

Грязный, измученный Димка тяжело сполз с подножки и, растерянно улыбаясь, опустился на землю, привалившись спиной к переднему колесу маслозаправщика.

Он сидел у колеса, словно тряпичная кукла, из которой высыпались все опилки. Глаза у него были закрыты. На какое-то мгновение мне показалось, что Димка потерял сознание. Я схватил его за плечи и потряс. Голова у него мотнулась из стороны в сторону, он покачнулся и совсем обмяк.

— Димка! — закричал я. — Что с тобой, Димка?!

Димка приоткрыл глаза, с трудом показал большой палец и ответил хриплым, прерывистым шепотом:

— Порядок... Только устал немного...

Теперь я мечтаю.

Я придумал совершенно потрясающую историю и теперь чуть ли не каждый день оснащаю ее новыми подробностями и вооружаю восхитительными деталями.

Жанр: полуфантастический.

Действующие лица: Лена, уже, наверное, получившая мое письмо; дядя Паша — царь и бог той площадочки, на которой я впервые встретил Лену; я и мой второй пилот Вовка Азизян — очень симпатичный веселый паренек, только что окончивший Сасовскую летную школу.

Место действия: аэродром дяди Паши и самолет «Ан-2», бортовой номер 35209.

Время действия: наши дни. Точнее: дни недалекого будущего. История же полуфантастическая...

Итак, светлым ранним утром...

Утро должно быть обязательно ранним и светлым, потому что историю я придумал радостную, и она не должна омрачаться даже крохотным паршивым облачком. Не говоря уже о сильном боковом ветре.

Значит, так: светлым ранним утром мы с Вовкой взлетаем с нашего аэродрома, набираем высоту и ложимся на курс дяди Пашиной «точки».

Пейзаж необходим любой истории. Без пейзажа история мертва. Причем я оставляю за собой право в этой истории менять пейзаж в зависимости от времени года. Это, так сказать, авторское право...

Под крылом самолета проплывают реки, леса и районные центры нашей необъятной...

Вот в этом месте я каждый раз сбиваюсь на привычные штампы, а сам, хоть убей, ничего придумать не могу. Хотя каждый день по многу раз под моими крыльями что-то да проплывает. Но не в этом суть.

За моим командирским креслом лежит портфель с полетной документацией и десятью пачками «Казбека» для дяди Паши.

Я лечу и представляю себе, как дядя Паша смущенно примет мой маленький подарочек и недовольно скажет:

— Димитрий! Ты чего тратишься? Я, можно сказать, балуюсь, а ты потакаешь...

Так он всегда говорил Сергею Николаевичу, так он теперь каждый раз говорит мне.

Когда я буду улетать, он сунет мне баночку с поразительно душистым медом и небрежно пробурчит:

— Тут я Сергею Николаевичу и Надежде Васильевне гостинец приберег. Передай им. Скажи, кланяется, мол, Павел Федорович... Да сунь его куда-нибудь половчее, чтоб не опрокинулось. И тольки тару мне возверните! А то на вас не напасешься...

Но это все будет, когда я прилечу на «точку». А пока у домика дяди Паши разворачиваются удивительные события.

Дядя Паша сидит на ступеньках и скорбит о том, что на его «точке» нет радиооборудования.

Или можно иначе: дядя Паша подкрашивает белой краской наружные наличники единственного окошка своего домика (он их, по-моему, каждый день подкрашивает) и жалуется на отсутствие радиооборудования.

А жалуется он прекрасной девчонке лет двадцати. Девчонка одета в старенькие джинсы и стоптанные кеды. В руках у девчонки тощий рюкзачок. На плечах курточка стройотряда. И зовут ее, конечно, Лена!

Она может быть одета и как-нибудь по-другому. Но я ее видел в джинсах и кедах и ничего другого придумывать не собираюсь.

Маленькое отступление: как она теперь туда попадет, я еще не сочинил. Важно, чтобы она там оказалась. Слишком железная логика построения сюжета может только задержать его дальнейшее развитие.

Итак, девочка Лена ждет самолет. Дядя Паша, конечно, ее не узнает и долго и занудливо объясняет ей, что в Хлыбово самолеты отсюда не летают, а летают только до Добрынина, а из Добрынина поезда в Москву не ходят, а ходят только из Хлыбова... И так далее.

Наконец девочка Лена говорит:

— А в Добрынино можно?

— Эт-т-то будьте любезны! — с удовольствием должен ответить дядя Паша. — Дмитрий Иванович сядет, я ему скажу, и... ажур!

— А он меня возьмет? — сыграет сомнение и неуверенность Лена.

— Я же скажу! — похвастает дядя Паша. — Меня Соломенцев завсегда послушает. Мы с ним, знаешь!.. Мы с ним кореша давние!