Эндрю Круми - Мистер Ми

— Вы читали Юма? — спросил я ее.

— Нет, — ответила она.

— Ну так вот, я убежден, что влюбленность, как бы она ни была необыкновенна и прекрасна, не может сравниться с неиссякаемым наслаждением, которое получаешь, читая и заново оживляя в памяти превосходную прозу этого автора. Вы были влюблены в Юена? (Или Гери, или как там она его назвала.) Катриона задумалась, потом покачала головой, и эта ее неуверенность породила во мне подозрение, что она и сама никогда не была влюблена. Если меня спрашивают, читал ли я такую-то книгу и понравилась ли она мне, я всегда могу дать вполне определенный ответ. Я считаю, что подобные впечатления гораздо более достоверны, прочны и значительны, чем нечто, о чем приходится как следует подумать, разжевывая печенье, прежде чем дать отрицательный ответ.

— А вам не бывает одиноко? — спросила Катриона, и я ответил, что, конечно, отсутствие миссис Б. сильно осложняет мне жизнь, но что я всегда удовлетворялся обществом своих книг и собственного воображения. Видимо, это убедило ее, что в моей жизни не все так уж «грустно», а я предложил заняться супом.

Придя в кухню, Катриона сразу сказала, что имбирь не имеет к супу никакого отношения, а также отложила в сторону сладкий картофель и авокадо, сказав, что их можно будет съесть в другой раз. Она ловко покрошила овощи и бросила их в кипящую воду. («Неужели это все, что надо сделать?» — изумленно спросил я.) Она не спешила уходить, даже когда суп уже тихо доваривался на плите и ей больше не надо было меня ничему учить. Она призналась, что тоже голодна, и спросила, можно ли ей пообедать вместе со мной. Как оказалось, это была очень удачная мысль, потому что иначе у меня могло бы уйти несколько часов на поиски тарелок и ложек.

Когда мы с удовольствием ели суп, я сказал, что до сих пор не могу понять, почему миссис Б. в слезах сбежала из моего дома после того, как подверглась кратковременному воздействию компьютера.

— А что ее так расстроило? — спросила Катриона, проглатывая очередную ложку супа.

— Понятия не имею, — ответил я. — Я подозреваю, что у нее просто возникло перенапряжение глаз. Может быть, вы сможете мне это объяснить, поскольку вам известно многое такое, о чем я не имею ни малейшего понятия.

Я имел в виду приготовление чая, супа, использование переносных магнитофончиков и тому подобное.

Когда мы опустошили тарелки, Катриона прошла вслед за мной наверх в кабинет.

— Извините, тут не прибрано. Миссис Б. навела бы утром порядок, если бы…

Катриона смотрела на экран, вытаращив глаза. Я сам открыл ей дверь кабинета, она вошла, мельком глянула на запертые и теперь уже ненужные книжные шкафы, а потом на светящийся экран. Потом посмотрела на меня, потом — опять на экран и опять на меня. В точности как миссис Б.

Ты знаешь, что я всегда считал миссис Б. типичным представителем рода человеческого. Если мне надо узнать, «что думает народ», я всегда спрашиваю миссис Б., и то, что она думает (или говорит, что думает, или даже воображает, что думает), я считаю мнением любого обывателя, которому мне вздумалось бы задать тот же вопрос.

Таким образом, реакция миссис Б. на яркую цветную картинку, по-прежнему мерцавшую у меня на экране и изображавшую книгу под заглавием «Ферран и Минар» в руках обнаженной женщины (или, вернее, девушки, поскольку неизвестная мне особа вряд ли была старше Катрионы, которая все еще таращилась на картинку по-рыбьи выпученными глазами) — между прочим, книгу, которую читала нагая женщина, мы с Катрионой впоследствии найдем в одном из огромных «книжных магазинов», расплодившихся в таком множестве за последнее время, — так вот, реакция миссис Б., видимо, была той самой реакцией, которую можно ожидать от любого «благомыслящего» человека; во всяком случае, глаза Катрионы, по-видимому, устав от мелькающего на экране видения, перебегали с экрана на меня точно так же, как перебегали глаза миссис Б. Но у миссис Б. из глаз текли обильные слезы, тогда как глаза Катрионы оставались совершенно сухими. И их взгляд выражал любопытство и осуждение.

— Это отвратительно, — заявила она наконец.

Как я уже говорил, меня чрезвычайно интригует тот факт, что все мы видим мир — один и тот же молчаливый и неизменный мир — совершенно по-разному. За все те долгие часы, что я провел, глядя на обнаженную женщину и пытаясь понять, какую еще информацию она может мне поведать о неуловимом Розье (может быть, цвет обоев имеет какое-то значение? Или рисунок на покрывале? Или заглавие книги, которое дало основание «поисковой программе» ассоциировать этот «сайт» с потерянной «Энциклопедией»?), мне ни разу не пришло в голову, что в незнакомой мне обнаженной женщине — такой умиротворенной, задумчивой и поглощенной открытой перед ней книгой — есть что-то отвратительное.

— Что в ней отвратительного? — спросил я, подходя к экрану, тогда как Катриона от него попятилась.

— Не в ней. Во всем этом. Извините, но, наверное, мне лучше уйти.

— Хорошо, — сказал я. — Спасибо за суп.

Катриона, чье поведение, хотя и выражалось иначе, было так же необъяснимо, как поведение миссис Б. в аналогичной ситуации, стояла неподвижно, несмотря на свое заявление о намерении уйти. «Может, она ждет, чтобы я принес ей пальто?» — подумал я, но, постояв секунду в нерешительности, вспомнил, что она пришла без пальто.

— Подождите уходить, — сказал я. — Вы не знаете, почему миссис Б. так странно себя повела? Может быть, свечение экрана каким-то образом повредило ей зрение? Может, надо ей посоветовать обратиться к врачу? Я знаю, что два года назад у нее была катаракта…

Тут Катриона плюхнулась в единственное кресло, находившееся в этой комнате, что было довольно дерзко с ее стороны, поскольку даже миссис Б. не осмеливалась занимать кресло, на котором я работаю (я и сейчас пишу тебе письмо, сидя в этом кресле, а Катриона спит в соседней комнате — но об этом позднее).

— Вы и вправду не ловите кайф? — спросила она. Я цитирую по памяти, поскольку не видел в ее фразе никакого смысла, но четко запомнил странное слово «кайф».

— Да нет, — ответил я. — Может быть, вы позволите мне сесть? — Ты знаешь, что мне трудно подолгу стоять. Она освободила кресло, и я с облегчением в него опустился. — Если вы не в силах объяснить реакцию миссис Б., не знаете ли вы, какая может быть связь между этой картинкой и «Энциклопедией» Розье?

— Ах да, Розье, — словно бы вспомнила Катриона. — Так это все всерьез?

— Розье? Разумеется.

— И вы привели меня сюда не для того, чтобы показать эту пакостную картинку?

— Почему пакостную?

— Значит, вы вовсе не какой-то извращенец?

Еще одно непонятное слово. Я покачал головой.

— Тогда ладно, — сказала Катриона. — Но может быть, нам убрать картинку с экрана?