Джонатан Кэрролл - Страна смеха

Саксони понравилась затея с “Вечером встречи призрака” – как она это окрестила, – за исключением того, что придет и Анна. Видеть Анну ей не хотелось. Даже в толпе. Пока что им удавалось избегать друг друга, но только потому, что Сакс давно не выходила из дома.

В конце концов мне удалось убедить ее – мол, даже если голубушка вечером и придет, народу будет столько, что они легко избегнут любого столкновения.

Я провел целый день на вокзале, досконально изучая все детали наружного и внутреннего убранства. Здание было построено в 1907 году, но сохранилось удивительно неплохо. Я вышел на перрон и покрутил головой. Ничего. Нигде ни единого вагона – хотя бы даже товарного, на запасном пути. На земле еще лежали редкие плешины грязного снега.

Но Маршалл Франс приехал сюда. И это одна из причин, почему его так увлекали железнодорожные станции. Прибытия и отправления. Начала и концы, и все промежуточное. Это из его дневников, а не моя самодеятельность.

Стоя там и глядя на тускло серебрящиеся рельсы, я думал, как бы так под конец изменить его биографию, то есть его жизнь, чтобы он не умер от сердечного приступа, а... Перенес приступ, но не умер? Куда-нибудь уехал, а потом вернулся в город? Не знаю, посмотрим. Все это еще так нескоро... Я мотнул головой и поспешил к машине.

Всю остальную неделю Гален жужжал как потревоженный улей. В магазинах яблоку было негде упасть, и все прохожие выглядели так, будто бегут с одной важной работы на другую; даже добровольные пожарные дружины выкатили свои машины на улицу и до блеска их отдраили, готовя к параду. В воздухе витало возбуждение сродни предрождественскому, и было приятно даже просто бродить по улицам, впитывая его и зная, кто является его причиной. Я.

– Здорово, Том! К пятнице-то подготовился? Эх, погудим!

– Томми, ты, главное, эту свою часть допиши, а остальное уже наша забота!

В “Зеленой таверне” меня поили бесплатно, и, в общем, я чувствовал себя героем-завоевателем.

Иногда некоторые вели себя странно – например, увидев, что я приближаюсь, кидались к своей машине и срочно захлопывали багажник, – но я предположил, что они готовят для нас какие-то особенные яства или скромные сувениры и хотят сделать нам сюрприз. И я ничуть не возражал.

Я закончил сцену в пятницу в десять утра. Она заняла одиннадцать с половиной страниц. Я принес их Саксони и стоял в углу, пока она читала. Саксони подняла голову и удостоила меня профессионального кивка:

– То, что надо, Томас. Теперь мне действительно нравится.

Я позвонил Анне и сообщил ей. Она возликовала и сказала, что я здорово рассчитал время, так как она только что вернулась с сотнями пакетов муки и, когда всех обзвонит, начнет печь “гугельхупфы”. Она напомнила мне обязательно сказать Саксони, чтобы та даже не приближалась к плите, – они сами обо всем позаботятся.

Перед обедом я вышел погулять, но на улицах не было почти ни души. Воздух явственно пропитался предвкушением, однако улицы были пусты, словно в городе призраков, разве что какая-нибудь машина промелькнет иногда на полной скорости, с тайным заданием. Я отказался от своей затеи и вернулся домой.

Весь остаток дня от миссис Флетчер просачивались наивкуснейшие мясные ароматы. Вообще-то я терпеть не могу вечеринки и прочие пьянки-гулянки – но сегодняшнего мероприятия ждал с замиранием сердца.

Часа в четыре Саксони бросила вырезать голову новой марионетки – аж бультерьера – и забаррикадировалась в ванной комнате за своим шампунем и мыльной пеной.

Я попробовал почитать беттельгеймовскую “Пользу волшебства” 105, но без толку. Поразмышлял, спала ли Сак-сони с Джеффом Уиггинсом. Потом попытался угадать, что готовится наверху у миссис Флетчер.

В без четверти пять миссис Флетчер вышла из дома – не попрощавшись и не оставив инструкций насчет своего жаренья. Я проводил ее взглядом и, как только она скрылась из виду, понял, что больше всего на свете мне хочется оказаться в полшестого на вокзале и увидеть, что они там затевают. Я сказал себе, что у меня полное право там быть. Черт возьми, уж нас-то должны были пригласить в первую очередь!

Я встал и приблизился к двери ванной. Поколебавшись секунду-две, вошел. И моментально вспотел, такой там стоял пар.

– Сакс!

– Что? – выглянула она из-за занавески. Голову ее украшал тюрбан мыльной пены.

– Сакс, я собираюсь прокрасться к вокзалу и все-таки подглядеть, что они там делают. Я обязательно должен узнать, что они затевают.

– Ой, Томас, не надо. Если тебя кто-нибудь увидит, они так рассердятся, что...

– Да нет, никто меня не увидит. Я прокрадусь туда в четверть шестого и легко успею обратно, в самый раз к параду. Брось, Сакс, все выйдет отлично.

Она поманила меня пальцем:

– Я люблю тебя, Томас. Когда я уезжала, то все время думала о тебе. Пожалуйста, постарайся, чтобы никто тебя не увидел. Они так рассердятся! – Мокрыми руками она облапила мою шею, так что по спине у меня потек ручеек, притянула к себе и крепко поцеловала.

Через полчаса после того, как на город опустилась вечерняя тьма, я вышел из дому и, словно один из сорока разбойников Али-Бабы, на цыпочках спустился по лестнице. Первое мое ощущение было, что снова пойдет снег. Стало ощутимо теплее. Воздух был совершенно недвижен, а небо окрасилось в цвет молочного шоколада, как это бывает перед первыми снежинками.

Мне понадобилось больше трех лет, чтобы понять, почему я тут же не запихнул Саксони в машину и не удрал из Галена к чертям собачьим, пока все были на станции, готовясь к “прибытию”.

Он спросил меня об этом в Гриндельвальде, когда мы сидели за столиком на залитой солнцем крыше центрального ресторана и любовались Эйгером. Я взглянул на него, но утреннее солнце светило прямо из-за его спины, и я вновь отвернулся к горе:

– Видит бог, я должен был это сделать. И это ведь было так легко! Но прикинь только: вот я в жизни не думал не гадал, что во мне кроется творческая искра. И вдруг ощутил себя чуть ли... ну, не знаю... Прометеем, что ли. Украсть огонь у богов! Моим искусством – или, вернее, нашим искусством – мы собирались воссоздать человеческое существо. И не с кем-нибудь – а с моей любимой! С которой я хотел жить долго и счастливо. Плюс куча побочных соображений. Как и всегда в таких случаях. Галенцы снова меня обожали – короче, апофеоз самоупоения. Даже Анна делала то, что я ей велел... После возвращения Саксони все тут же пришло в норму, и я чувствовал себя неуязвимым. Пока мы вместе, нам ничто не страшно. Чего бояться-то? Ведь мы вдвоем – новый Маршалл Франс! У нас та же сила! Весь долбаный городок в нашей власти!

– И тебе ни разу не пришло в голову... – Он смотрел в свою чашку “эспрессо”, как будто боялся меня смутить.