Джонатан Кэрролл - Голос нашей тени

Письмо продолжалось дальше, но я отложил его. Бобби Хенли умер. Он умер шесть месяцев назад. Шесть месяцев назад его застрелили, а я… Я был в миллионе миль оттуда, и вскоре мне предстояло встретиться с Тейтами. Росс и моя мать, Бобби Хенли, а теперь Пол. Умерли.

— Где хочешь пообедать?

— Мне все равно. Как насчет «Бриони»?

— Прекрасно.

Наступила венская зима, объявив о своем прибытии тридцатью часами мокрого снега кряду и туманом, который окрасил все в мрачные и холодные тона.

Я включил дворники на полную мощность и медленно ехал по скользким улицам. Мы ничего не говорили. Мне не терпелось оказаться в теплом светлом месте и хорошо поесть, надежно укрывшись от всего происходящего снаружи.

За три-четыре квартала до ресторана я свернул в маленькую боковую улочку. Она была узкая, а дома по обе стороны — такими высокими, что зацепившиеся за них массивные глыбы тумана свисали усталыми заблудившимися облаками.

Мы наполовину проехали сквозь туман, когда я сбил ребенка. Внезапно. Мягкий удар, от которого у меня замерло сердце, и тонкий крик, который мог вырваться только из детского горла. Что-то маленькое и бесформенное в желтом блестящем детском плаще пролетело по медленной дуге над капотом машины. Индия завизжала. Не дотянув до лобового стекла, плащ соскользнул с капота вбок и исчез. Индия плакала, закрыв лицо руками, а я уронил голову на руль, тщетно пытаясь набрать в легкие воздуха.

— Выйди, Джо! Выйди и посмотри — может быть, обошлось. Ради бога!

Я так и сделал, но какое все это имело отношение ко мне? Джозеф Леннокс сбил ребенка? Желтый плащ, маленькая ручка, царапающая землю, еще одна смерть?

Ребенок лежал ничком на черной мостовой, неуклюже разбросав в стороны руки, ноги и остроконечный капюшон, напоминая огромную морскую звезду.

Ни слова не говоря и ни о чем не думая, я подошел и перевернул его. Рука упала. Я едва ли заметил это, потому что увидел лицо. Дерево треснуло на одном глазу, но голова была цела. Кто бы ни вырезал его, это было сделано быстро и безразлично. Такие куклы часто продаются в магазинах под многозначительным названием «примитивное искусство». К плащу была приколота записка. Жирным черным мелком на ней было написано: «Поиграй с Малышом, Джои».

Официант подходил и уходил три раза, прежде чем мы смогли сделать заказ. Когда подали тарелки, никто из нас не пошевелился. Блюдо выглядело великолепно — «ваниллен ростбратен мит браткартоффельн» [70]. Наверное, я съел один помидор из своего салата и выпил подряд три «фиртеля» [71]красного вина.

— Джо, еще до того, как это случилось, я думала, что нам делать. Я пришла к заключению и хочу, чтобы ты меня выслушал, прежде чем что-то говорить. Мы оба видим, что Пол не собирается оставлять нас в покое. Не знаю, что это даст, но думаю, что тебе лучше всего на время уехать. Я скажу тебе зачем. Все произошло так быстро, что у меня не было возможности подумать хотя бы минуту. Я или напугана, или взвинчена, или тоскую по кому-то из вас и даже не знаю, по кому именно. Возможно, если ты исчезнешь на месяц-два, Пол придет и поговорит со мной. Знаю, знаю, это опасно. Это меня чертовски пугает, но рано или поздно это должно случиться, иначе мы оба сойдем с ума, ведь так? Ты и я не можем начать выяснять наши отношения, пока он не оставит нас в покое и не прекратит эти свои жуткие фокусы. Я не говорила тебе, но он и со мной сыграл несколько шуток, когда я была одна, и они были еще хуже. И еще: если ты уедешь, мы сможем яснее обдумать, чего же мы хотим друг от друга и хотим ли мы действительно попытаться наладить эти отношения. Думаю, я хочу, и ты говорил, что тоже хочешь, но теперь кто знает? Все пошло наперекосяк. Что ни день, то тайфун, и у меня уже все плывет перед глазами. А у тебя? Если ты уедешь на пару месяцев, то, когда вернешься, возможно, Пол решит уйти. Или, может быть, мы сами больше не захотим продолжать наши отношения… Не знаю.

Я положил руки на колени и посмотрел на свои ноги. Зачем я надел такие торжественные туфли? Один взгляд на мои туфли говорил миру, что я каждый день хожу в воскресную школу. Кто еще круглый год носит черные туфли? Дома у меня в чулане не было даже завалящих кроссовок, только еще одна пара черных полуботинок — братьев-близнецов этой пары.

— Хорошо, Индия.

— Что хорошо?

Я посмотрел на нее и попытался сдержать дрожь в голосе:

— Хорошо-я-думаю-ты-права. Я тоже понимал, что больше ничего не остается, но боялся предложить это. Боялся, что ты сочтешь меня трусом. Но я здесь больше ничего не могу, ведь так? Разве это не очевидно? Он презирает меня, и что бы я ни попытался сделать, все будет тщетно. — Я до боли сжал кулаки. — Ради тебя я готов на что угодно, Индия. Сейчас я до смерти перепуган, но я бы все равно остался и вечно помогал тебе бороться, если бы думал, что из этого что-то получится.

Индия кивнула, и я увидел, что она плачет. Через несколько минут я ушел, даже не прикоснувшись к ней на прощание.

Перелет из Вены в Нью-Йорк занимает девять часов. Как только самолет оторвался от земли, я почувствовал глубочайшее облегчение. Свободен! Пол и Индия, смерть и тревоги — все осталось позади.

Это облегчение продолжалось всего пять минут. Затем накатило чувство вины и парализующего разочарования в себе. Какого черта я удираю? Как мог я бросить Индию одну во мраке? И тогда я понял, какой же я действительно трус, раз не захотел остаться. Больше всего на свете я хотел через час оказаться в Нью-Йорке. В сотне тысяч миль от Вены и от Тейтов. Я знал это и ненавидел себя за ту радость, что исподтишка расцвела во мне, когда я понял, что все, свершилось — я сбежал!

Я смотрел фильм, поглощал все эти обеды и закуски, а за двадцать минут до посадки пошел в туалет, где меня стошнило.

Из аэропорта я позвонил Индии, но никто не брал трубкy. Я снова позвонил из города, с автовокзала; связь была такой чистой, будто Индия говорила из соседней комнаты.

— Индия? Это Джо. Послушай, я собираюсь вернуться.

— Джо? Ты где?

— В Нью-Йорке.

— Не дури. Со мной все в порядке, так что не беспокойся. Твой телефон у меня есть, и если что вдруг, то я позвоню.

— Позвонишь?

— Да, мистер Другой-часовой-пояс, позвоню.

— Не позвонишь, Индия, я же тебя знаю.

— Джо, пожалуйста, не будь идиотом. Этот звонок стоит целое состояние, и в нем нет никакой нужды. Очень мило, что ты позвонил и что беспокоишься, но у меня все в порядке. Ладно? Я напишу и правда позвоню, если ты понадобишься. Будь здоров и съешь за меня сладкую ватрушку. С iaо, pulcino!

Она повесила трубку.

Я улыбнулся, думая о ее упрямстве, ее мужестве и обретенной мною свободе. Не смог удержаться от улыбки. Она сама велела мне оставаться.