Джонатан Кэрролл - Голос нашей тени

Я постоянно думал о ней и как-то субботним вечером, собрав все свое мужество, позвонил в Нью-Йорк. Пока слышались длинные гудки, я мысленно прошел по ее квартире, и ласковая камера задерживалась то там, то сям, фокусируясь на вещах, которые я любил или по которым особенно скучат. Карен не было дома. Я лихорадочно прикинул разницу во времени и с некоторым облегчением осознал, что просчитался, — в Нью-Йорке было чуть больше часа дня. Я повторил попытку позже, но так и не дозвонился. Это заставило меня застонать от сомнений и ревности; я знал, что, если позвоню еще раз и опять ее не застану, мое сердце разорвется. Вместо этого я позвонил Индии и печальным голосом спросил, не хочет ли она сходить в кино.

Подойдя к кинотеатру, мы узнали, что до начала сеанса еще пятнадцать минут. Я всей душой хотел тихонько прогуляться по кварталу, чтобы убить время, но когда двинулся, Индия схватила меня за локоть и не пустила.

— В чем дело?

— Что-то сегодня вечером мне не хочется идти в кино.

— Что? Почему?

— Не спрашивай почему. Просто не хочется, и все, хорошо? Я передумала.

— Индия…

— Хорошо — потому что этот кинотеатр напоминает мне о Поле. Тебя устраивает? Он напоминает мне о том вечере, когда мы здесь встретились с тобой. О том… — Она развернулась и пошла прочь. Один раз она споткнулась, но потом твердо зашагала, с каждым шагом увеличивая расстояние между нами.

— Индия, погоди! Что ты делаешь?

Она продолжала удаляться. Пытаясь догнать ее, я краем глаза заметил в окне туристического агентства рекламу путешествия в Нью-Йорк.

— Индия, ради бога, постой!

Она остановилась, и я чуть не налетел на нее. Когда она обернулась, на ее лице блестели слезы, отражая белый свет из витрины магазина. Я заметил, что мне не хочется знать, почему она плачет. Я не хотел знать, какой новый промах я совершил и каким еще образом разочаровал ее.

— Разве ты не видишь, что он в этом городе повсюду? Куда я ни повернусь, повсюду вижу… Даже ты напоминаешь мне о нем.

Она снова двинулась прочь, а я поплелся следом как телохранитель.

Индия пересекла пару улиц и вошла в небольшой сквер. Там тускло светил фонарь, и компанию нам составляла лишь бронзовая статуя посредине. Индия остановилась, и я встал в нескольких футах перед ней. Какое-то время мы оба не двигались. Потом я увидел собаку.

Это был белый боксер. Помню, кто-то мне рассказывал, что собачники часто убивают белых боксеров сразу после рождения, потому что это уродство, ошибка природы. Я, пожалуй, люблю их; мне нравятся их забавные и в то же время свирепые морды цвета облаков.

Собака взялась неизвестно откуда — яркое пятно на фоне ночи, самоходный сугроб. Она была одна, без ошейника и намордника. Индия окаменела. Я видел, как собака нюхает землю, приближаясь к нам. В нескольких шагах боксер остановился и посмотрел прямо на нас.

— Матти! — Индия втянула в себя воздух и схватила меня за локоть. — Это Матти!

— Кто? О чем ты?

Тон ее голоса напугал меня, но я должен был знать, о чем она говорит.

— Это Матти. Маттерхорн! Лондонский пес Пола. Мы отдали его, когда приехали сюда. Пришлось, потому что… Матти! Матти, иди сюда!

Он снова сорвался с места — через кусты, по тропинке, через клумбу. Он светился в темноте и двигался деловито, как и подобает собаке. Он был большой и весил, наверное, фунтов восемьдесят.

— Матти! Ко мне! — Индия нагнулась вперед. Боксер пошел прямо к ней, виляя обрубком хвоста и скуля, как щенок.

— Индия, осторожнее. Никогда не знаешь…

— Да замолчи ты. Ну и что? — опалила она меня гневным взглядом.

Пес услышал перемену в ее тоне и замер в двух футах, переводя взгляд с Индии на меня.

— Матти!

Пес опустил голову и зарычал.

— Уйди, Джо, ты его пугаешь.

Собака снова зарычала, но на этот раз дольше и громче, гораздо более дико и угрожающе, потом оскалилась и быстро-быстро завиляла обрубком хвоста.

— О боже. Джо!

— Иди назад.

— Джо…

Я тихо и монотонно проговорил:

— Если ты пойдешь слишком быстро, он бросится на тебя. Иди медленно. Нет, медленнее.

Индия сидела на корточках и не могла двинуться назад. Я быстро огляделся в поисках какого-нибудь сука или камня, которым мог бы отогнать собаку, но ничего подходящего не увидел. Если бы пес бросился, у меня оставались лишь руки и ноги — глупое, негодное оружие против огромного боксера.

Индия умудрилась отступить на два или три фута. Собрав все свое мужество, какое у меня было в жизни, я медленно выдвинулся вперед и оказался между Индией и псом. Пес уже рычал непрерывно, и я подумал, уж не бешеный ли он. Я не знал, что делать. Сколько еще он будет там стоять? Сколько еще будет ждать? И чего ему надо? Рычание перешло в отрывистый рык, как будто что-то грызло собаку изнутри. Боксер повернул голову влево-вправо, выпучил и прищурил глаза. А если он бешеный и укусит меня…

Только теперь до меня дошло, что я повторяю про себя: «Господи Иисусе, господи Иисусе…» Я не смел пошевелиться. Мои ладони с растопыренными пальцами прилипли к бедрам. Страх превратился в густой отвратительный вкус в горле.

Кто-то свистнул, и собака дернулась в мою сторону, бешено щелкнув зубами, но осталась на месте. Она двинулась, только когда раздался повторный свист.

— Прекрасно, Джои! Ты прошел испытание Маттер-хорном! Он прошел, Индия!

На краю сквера стоял Пол в цилиндре Малыша, белых перчатках и самом красивом черном пальто, какое я только видел.

Собака метнулась к нему и, когда он поднял руку выше головы, стала преданно подпрыгивать. Вместе они исчезли в темноте.

— Джозеф?

— Карен!

— Здравствуй, милый. Можно поговорить?

— Конечно, дай только я сяду.

Карен. На другом конце провода была Карен — Провидение, которое сделает так, что все будет снова хорошо.

— Ну, так в чем дело? Расскажи мне все. Я пытался тебе дозвониться.

— Эй, Джозеф, ты здоров? Ты говоришь так, будто у тебя только что вырвали все зубы.

— Это такая связь. А как ты?

— Я… Я в порядке.

— Что это значит — в порядке? Теперь уже ты говоришь так, будто у тебя вырвали все зубы.

Она рассмеялась. Мне хотелось, чтобы этот звук длился вечно.

— Нет, Джозеф, со мной в самом деле все хорошо. Что там у вас делается? Что там между тобой и этой мисс Индией?

— Ничего. То есть ничего не делается. А с ней все в порядке.

— А с тобой?

О, как я хотел ей рассказать! О, как я хотел, чтобы она была со мной! О, как я хотел, чтобы все это кончилось!

— Карен, я люблю тебя. Я не люблю Индию, я люблю тебя. Хочу вернуться. Я хочу тебя.

— Угу.

Я зажмурился, зная, что сейчас произойдет нечто страшное.

— А что с Майлзом, Карен?

— Хочешь правду?

— Да.

Мое сердце заколотилось, обгоняя пульс приговоренного на эшафоте.