Владимир Маканин - Коса — пока роса

Молодая, она теперь не только к нему не приставала, но даже слегка сторонилась. И даже сопротивлялась. Все как положено. Ишь молодушка!.. И тем острее он чувствовал, как ее платье... как там... Как легкой дрожью подрагивало там свежее, молодое, горячее!.. Он мог бы поклясться.

И чуть опасливо подумалось о водке... Оставили ему отъезжающие. Пьют же всякую дрянь! Паленая-перепаленая!

Однако, пусть... Ему-то что! Он согласен!.. Пусть даже от паленой этой водки, зато как она помолодела. Как посвежела! (Дармовая подтяжка лица напомнила о чьих-то немеряных деньгах. Его поразил пересчет!) Это ж сколько раз надо было бы делать перетяжку! своей честной старой шкуры... и за какие ж деньги!

Она, эта Аннета, или как ее там, еще и отодвигаться стала. Надо же!.. Хочет, мол, с ним, но не сразу... Всё подчеркнуто, всё по-молодому!

А старик пьянел... Он уже лапал ее за руки. И расхвастался:

— Как следует, старая! не сомневайся!.. Я тружусь так, что иной раз любо-дорого.

И он еще налил себе паленой. Почти под край.

— Как ты там? Не робеешь?.. Как твое юное лоно, хе-хе-хе, — веселился Петр Петрович, с ее же интонацией передразнивая вчерашний ее сучий смешок.

Но она только хмыкнула:

— Да уж. Такого лона ты в жизни не видал.

— Да ну?!

— Старей меня у тебя сроду никого не было, — проскрипела она.

— Можно сказать, повезло!.. А?

Теперь его уж точно манило. И любопытно!.. Тело под платьем дразнило его. Что за хитрая такая обманка?.. Он почти не сомневался, что там южный загар. Южный загар крепкого тела.

Ну и водка! — подумал старый Алабин.

Меж тем новоявленная девица, словно бы и сама себе удивляясь, с кривой улыбочкой разглядывала свои помолодевшие руки и длинные-длинные пальцы.

— Лоно, ло-оно, — теперь она передразнила его.— Я стара для таких нынешних словечек. Я говорю прямо.

И тут же сказала прямо.

— Стоп, стоп, старая! — Петр Петрович осердился. — Не люблю, когда женщина матюки лепит. Противно.

— А сам?

— Мужику можно.

Она хехекнула. Молодая, а голосок все еще несколько скрипуч:

— Ему проти-ии-вно... Хе!

Но, может, эффект? Может, от свечи, ею принесенной?.. Петр Петрович на пробу отставил горящую свечу подальше — и поглядывал, искосясь... Затем рассудительно подумал: а вот я еще паленой! Вдруг она помолодеет и голосочком!

— А выпей, выпей! — поощрила она, легко прочитав несложный ход его мыслей.

Ни к мистике, ни к являемым иногда в мире чудесам Петр Петрович склонен душой не был. Да ведь и сама странность, с ним происходившая, не была ничуть для него пугающей или настораживающей. Напротив — странность была манящей. Мир вокруг нас не исказился. Мир лишь чуть поплыл.

— Ло-оно! — вновь хрипло поддразнила она. Как прокаркала. — А ежели шахта? М-м!.. Мерзлый тоннель, а?.. Мерзлая яма... Холодновато будет! Не свернешь в сторонку?

Опять это ее ерничанье. Но пусть... Нас уже нечем пугать. Нас не проймешь, старая. И даже некоторое и особое любопытство у старикана возникло! Как в наши молодые, пробные годы... Ледяное, видишь ли, лоно. Ишь запела.

— Не простынешь ли там, милок? Сгоряча-то? — дразнила она.

А он лишь еще подглотнул из горлышка. Отхлебнул... ай да водка!.. Конечно, не в первый раз выпивка делала ту, которая с тобой, на миг краше и слаще. Но ведь отхлебнул он совсем немного. (Он приберег. Мало ли как там дальше!)

И едва-едва его не подвело плечо. Рана в плече стрельнула сильно и дважды. По всей руке огнем.

— Скажи, где болит? Что болит? — подхватилась она (совсем уж молодо и сострадательно). — Скажи, милый... Скажи. А я найду, как пожалеть.

Она не отставала:

— Я, милый... Я...

Молодое ее тело по-молодому и прижалось. Прильнуло. Тело хотело и искало его, Петра Петровича. И какой бы Алабин ни был старый старик, он был мужчиной и знал, что по-мужски правильно и что нет.

В его возрасте любовь — наполовину труд. Больше, чем наполовину. И он честно трудился, старался — поначалу почти без страсти, на опыте.

Она повеселела. И подбадривала:

— Ага! Ага... Ну-ну! А вот и молодец!.. Ишо, оказывается, повоюем!

Так бывает, что у старух под занавес жизни вдруг выявляется сама собой красота лица. Красота словно выныривает из их затяжной женской некрасивости... Но... Но не в такой же степени. Но... Но какое ж тело было сейчас под его рукой! Верь не верь.

— Как-кая т-ты! — вырвалось у него. — Как-кая!

— Свеженькая, что ль? — дружески рассмеялась она. — А кто недавно вопил? На повороте к речке?.. Я у Сидоренковых на даче лист первый кучила — и сразу палила. Сжигала!.. И вдруг слышу вопль: как, мол, затянулась жизнь. Как, мол, надоело таскать ноги от дачи к даче...

— Это я... Это я с луной, — смутившись, признался Петр Петрович.

Оба чуть примолкли.

— Ах, золотой мой! С луной... Кто ж этого не знает! С луной — это как с собой.

Петр Петрович согласился:

— Верно... Но разве нельзя сказать что-то самому себе?

— Сказать можно. Вопить нельзя.

— Это почему?

— Вдруг услышат.

В страсти, в дрожи своей она расцарапала ему рану. Он вдруг увидел — подлезла под бинт пальцем. И таким старым (опять?) ногтем... Своим старым вековым ногтем она несильно поскребывала как раз по месту заживления. Да и на лице ее вдруг хитрые старческие морщинки... сотней гусиных лапок!

Возвращение старушечьих примет его не напугало. Но, конечно, раздосадовало. Хотелось же успеть! Хотелось, чтобы необычная молодуха по-молодому и разделила с ним набегающий чувственный взрыв.

— Оо, — постанывала. — Оо!

А сама опять и опять по ране. Для возбуждения, вероятно. Даже такая вековуха не обходилась без стимулятора. «Больно?..» — спросила. А он только и видел ее нежную кожу, видел, что шея ее все-таки еще молодая, юная. Шейка!.. Такая тонкая!.. В полном кайфе Петр Петрович поощрительно мотал головой — нет! Нет!.. Ему не больно! Ему не бывает больно!

Оба смеялись. Ее ноготь, что старый коготь. Как копыто старой коровы. Но скреб он мягко, не рвя... Для разогрева?

— Вовсе не стимулятор, — сказала она, опять же без затруднений считав его мысль.

А он все торопился, видя, как быстро она стареет.

— ...Нет. Не стимулятор, — спокойно поясняла она. — Но для подключения сердечной мышцы — неплохо.

Какие, однако, слова она знает! Молодые слова. Подключение. Стимулятор... А где же твои ишо и ежели?

Боль остра! Он глянул на свое плечо. Ее старый коготь убрался из-под бинта. И оттуда прыснули сразу три-четыре струйки крови.

— Что ли больно?

— Не! Не! — радостно вскрикнул он.

Зато сама кровь. Вид кровишки не стимулятор?

— М-мм... Ух ты. Ух, какой... — игриво постанывала под ним женщина невнятного возраста. — Ну-ну!.. Молоде-еец!

Однако, словно спохватившись, она опять помолодела. Второй раз за час. Резко помолодела. Ну, Аня!.. Ну, двадцать лет!