АНДРЕЙ ЛОМАЧИНСКИЙ - Газогенератор (Части 1-3)

– Надо же, ключи подходят. У вас что, одни ключи на весь Союз? – чтобы хоть как-то разрядить обстановку спросил Сява.

Люди в штатском словно ничего не слышали, вопрос повис в воздухе. Поехали всё в том же безмолвии. «Серенький» сосед прямо тут же в машине ловко обыскал Сяву, вытянул старый билет, положил его в папочку. Лиговка кончилась, за окном «Волги» мелькнул Московский Вокзал, пронеслись Невский и Литейный проспекты, и наконец вот оно – самое большое здание Ленинграда, Литейный-4. Почему самое большое? А потому, что с него Колыму видно. Портал из красного гранита, здорвые телекамеры по углам угрюмой серой коробки, десятки разнообразных антен ощетинились крыше. «Волга» свернула на боковую улицу и сразу как-то незаметно заскочила в небольшие ворота. Оказалось, что Литейный-4 это только фасад, само Ленинградское КГБ занимало целый квартал соединённых между собою домов. Деркачёва повели какими-то полуподвальными коридорами в небольшую комнатку без окон. В комнате, за исключением столика и двух прикрученных к полу стульев, было пусто. Там его обыскали ещё раз.

Зашёл пожилой мужик в чёрном строгом костюме и белой рубшке. Вид у него был какой-то театрально-официальный. Даже черезчур. Мужик казалось также не проявлял к Сявиной персоне ни малейшего интереса. Двое «сереньких», что привезли Деркачёва в КГБ, сразу вышли, хищно лязгнув замком на тяжёлой двери. Сидеть на жёстком стуле со скрученными назад руками было не удобно. Тонзиллит заёрзал. «Черно-белый» неспеша походил по комнате, потом повернулся спиной к Деркачёву и глядя в стену произнёс:

– Сейчас вы внятным громким голосом расскажите всё. Я выйду и не буду вам мешать. Говорите сами себе, честно и откровенно!

Затем дядька действительно вышел. Сява посидел с минуту, поёжился от такого непривычного оборота и внятно начал декламировать в пустоту:

– Я, старший сержант медицинской службы Деркачёв Вячеслав Иванович, в настоящее время обучаюсь в Военно-Медицинской Академии имени Кирова. Втечение последнего времени мною методично проиводился отлов кровососущих насекомых в рамках существующих научных программ кафедры Военной и Медицинской Биологии. Я так же с сугубо научной целью осуществлял забор субстратного материала с нетипичных сред обитания…

В горле у Тонзиллита пересохло и голос подсел, словно он опять захотел оправдать свою кличку. Часа за два непрырывной болтовни Деркачёв рассказал о себе всё – и где родился, и кто родители, и как воевал, и как поступил в Академию, и каких успехов уже достиг на своём научном поприще. Казалось, что подробней рассказывать смысла не имеет. Сява смолк. Просидев в полной тишине ещё с полчаса, он понял, что нестерпимо хочет в туалет по-маленькому. Но похоже никто к нему входить не собирался. Руки окончательно занемели, а задница, насиженная на жесткой фанерке, уже болела. С каждой минутой ссать хотелось всё сильнее. Если поджимать ноги, сдерживая нужду, то седалищное место болело вдвойне, однако вставать со стула Сява не решался. Он безнадёжно проскулил в потолок:

– Товарищи! Есть тут кто-нибудь? Мне в туалет надо!

Минут тридцать его просьба оставалась безответной. Тонзилллит не выдержал, подошёл к двери и повернувшись спиной стал дёргать ручку. Дверь была очень прочная, железная с глазком, и как и следовало ожидать – заперта. От нестерпимого желания Сява стал пританцовывать на месте. Наконец дверь распахнулась. Перед ним стояли два прапорщика с лиловыми петлицами. Они без разговоров сопроводили Деркачёва в соседнюю комнату, где оказался унитаз, а рядом на стенке здоровая скоба. Прапора отцепили одну руку, чтобы тот смог управиться с мотнёй, а вторую прицепили к скобе. Затёкшие пальцы едва слушались. Справив нужду, Сява и охнуть не успел, как опять оказался в наручниках в своей прежней комнате. Затем туда вошёл молодой капитан в такой же, как и прапора, лиловой форме. Видать решили, что в офицерском наряде будет сподручней колоть сержанта. Капитан, не говоря ни слова, щелкнул пальцами, и один из прапоров тотчас подбежал к съёжившемуся Тонзиллиту. Почему-то Сяве казалось, что его сейчас начнут бить, однако прапор просто снял наручники. Второй прапор поставил на стол настольную лампу, а рядом положил несколько листов бумаги. Капитан опять щелкнул пальцами, и прапора удалились громко громыхнув запираемой дверью.

– Ваша цель в метро?

– Ну что ж вы за душманы такие! Ну ведь сто раз уже всё объяснил – комары и домой ехать… – Деркачёв измучено смотрел офицеру в лицо. Капитан подвинул к Сяве бумагу и ручку:

– Пишите. Только по порядку.

Тонзиллит склонился над столом, поборол мурашки в затёкших руках и каллиграфическим почерком вывел на листке: «Phylum Arthropoda, class Insecta, order Diptera, suborder Eudiptera, familia Culicidae, genus Aedes, specimen Moskito Aedes aegypti, в старой терминологии Mosquito egyptianum».

– На каком это языке?

– На латыни.

– Ты что, римлянин? У нас таких переводчиков нет, давай на русском!

– Комар это египетский!

– Где?

– В метро!!! – тупость комитетчика стала действовать Сяве на нервы.

– А в чемодане у тебя что?

– Не знаю. Похоже что-то из местных кулекс.

– Что?!

– Ну, диптЕра такая! Так все мухообразные называются. Комары – это ведь и анатомически, и эволюционно всего лишь узкоспециализированные мухи. «Ди» это «два» по-латыни, а «птера» значит…

– Я тебе сейчс вставлю и два пера, и триппера! Так вставлю в одно место, что мало не покажется! Ты что нас тут за дураков держишь? Комары у него мухи! Ты мне зубы не заговаривай – изъясняйся по существу! – теперь уже не выдержал комитетчик.

Сява опять вывел: «Diptera, genus Culex, vector filariasis. В военном отношении малозначим. В тропиках известен как переносчик элефантиаза и немногих вирусных энцефалитов, нескольких зоонозных энцефаломиелитов, а также антропозоонозного трансмиссивного энцефалита Санта-Луиса. Наиболее важен филляриаз, перенос личиночной формы филлярий. Однако, как потенциальный боевой агент считается бесперспективным».

– Ага! А вот насчёт агентуры попрошу подробней, – кэгэбист вперил свой палец в слово «агент» и насторожился, как спаниэль перед куропаткой.

– Слоновья болезнь.

– У слонов? – комитетчик всё также немигая смотрел на Сяву.

– Нет, у людей.

– В метро?

– Нет, в тропиках, – Тонзиллит уже отвечал без эмоций, за этот сумашедший день он окончательно вымотал остатки своих душевных сил. Зато лицо капитана исказилось в злобной гримассе:

– Врёшь! Путаешься в показаниях. Сам ведь говорил, что твои куркули из местных! И что они в метро.

– Кулексы. Но они не из метро, а из котельной. В метро египетский эдес.

Капитан с шумом грохнулся на стул, направил яркую лампу прямо Тонзиллиту в лицо и тяжело вздохнул, всем видом показывая, что ещё раз готов выслашить его бред. Сява зажмурился от слепящего света, таже вздохнул и монотонным голосом продолжил: