Руслан Белов - Кот в сапогах, модифицированный

— Да, слишком большое, — ответил я, мысленно прикусив эту нежную мочку. — Ты и не представляешь, как мужчина относиться к женщине, сохранившей себя для него.

— Это не я сохранила, это папа сохранил, ты же знаешь.

— Послушай, меня интересует один вопрос…

— Какой, милый? — заморгала.

— Там, наверху, были у меня шансы?

— Конечно, нет, — улыбнулась чуть надменно. — У Эдички были, у тебя — никаких.

— А сейчас? Я все фантазирую, в мыслях ушко тебе прикусываю, воображаю своей женушкой, детей завожу. Но иногда мне кажется… Ты такая красивая…

— Есть у тебя шансы, есть, успокойся. Когда я тусовалась с Меркурием, мне вдруг пришло в голову, что после всего случившегося, я не смогу с тобой расстаться, как с приходящей маникюршей. Ты такой уверенный…

— Да я такой. Когда не смотрю на тебя.

Мы поцеловались. Коротко, потому что минут через семь она вырвалась из моих объятий и сказала, поправляя волосы:

— Все это хорошо, но сейчас меня больше волнуют не твои матримониальные планы, а что мы будем делать и что есть. Кстати, если меня не кормить хотя бы неделю, я необыкновенно дурнею.

Я представил Наталью костлявой. Сухая пергаментная кожа. Острый нос шилом. Плечи, покрытые волосом, выпавшим от недостатка элементов. Тонкие иссушенные и потрескавшиеся губы. Желание впиться в последние, однако, не ушло.

— Пошли к ним, допросим, что ли, — взяв себя в руки, отвел я глаза. — Они уже оклемались.

Мы подошли к пленникам, стали рассматривать. Так же, как и мою, их головы украшали пятна йода и пластыри.

— Давайте разбираться, — сказал я, присев на корточки. — Рекомендую отвечать коротко и по существу, не то отдам коту, а он не только зоофил, но и людоед-одиночка в третьем поколении.

Эдичка, подошел, сел рядом, металлически глядя. Классный парень, всегда знает, что делать и как смотреть.

— Давайте, — ответил Вова, трусливо отодвинувшись от кота-зоофила.

— Кто вас сюда прислал и с каким заданием?

— Никто не присылал…

— Хорошо, начните с начала, — сказала Наташа, став за моей спиной. — Мы с вами сюда приехали, я пошла на прием, вы остались в комнате для телохранителей…

— Ну да, — зачастил Володя. — Остались, хотя Владимир Константинович, папа приказывал глаз с вас, Наталья Владимировна, не спускать. Остались и кроссворды японские до одиннадцати вечера чиркали. В одиннадцать позвонил Владимир Константинович и приказал вас, Наталья Владимировна, домой везти, чтобы значит, режим не нарушался. Я позвонил вам, но вы не ответили. Мы всполошились, искать пошли, и в коридоре наткнулись на мужика, очень большого и с топором в руках…

— Халат еще на нем был белый окровавленный халат, на лице — хирургическая маска, — вставил Вова. — Я чуть не описался от страха, а мужик ничего не видит, идет сам себе и с Прохором каким-то невидимым разговаривает.

— Фон Блад! — воскликнул я, обернувшись к девушке. — Он не уехал в Австралию!

— Кто такой фон Блад?

— Владелец замка…

— Ежов?

— Его зовут Ежов?!

— Да, Василий Васильевич Ежов.

— Подходящая фамилия для мясника. Кстати сказать, кровь, в которой ты купалась, могла быть произведена только им. Это я дедуктивно вывел, наблюдая тебя в ванной.

— Я знаю его хобби, — улыбнулась Наталья и обратилась к Вове с Володей:

— Так что было дальше?

— Ну, тот мужик в окровавленном халате и хирургической маске, спросил, кто мы и что тут делаем, — стал отвечать Володя. — Мы сказали, что ищем Наталью Владимировну, но он ничего не сказал, ушел восвояси. Ну, мы и пошли по комнатам и залам — а там все пьяные, все с драными кошками нарасхват целуются и с друг другом тоже, все вас видели, но никто не знает, где вы сейчас и с кем. Мы дальше пошли, а что делать? Во втором часу уже спортивный зал обыскивали — и кабинки, и душевые камеры, и когда уходили, в дверях наткнулись на человека в голубом комбинезоне — руки огромные, как у гориллы, и голова на плече. Увидели его, рты пораскрывали, потом Вова очухался и от душевного потрясения сказал совсем без задней мысли: «Ну и урод…», а он обиделся и вырубил обоих, Вову первым, потом я неожиданно упал. Пришли в себя в какой-то каморке без света, а выход кирпичом на растворе заложен. Ну, мы стучать-кричать начали от исступления. Часа три наверно кричали, пока майор Крюков с людьми к нам не пробился. Он допросил нас, мы все рассказали, и про урода тоже. Майор хозяйку Надежду Васильевну вызвал, стал ее спрашивать, откуда это урод, что в замке делает, и почему людей при исполнении в подвалах мурует. Надежда Васильевна сказала, что замок — ее личная и неприкосновенная собственность. И по ней нельзя ходить самостоятельно, а урод ее родственник, и все они не любят, когда его так называют, и потому после того, как все уляжется, она наймет прожженного адвоката, и тот нас уже по закону замурует на пятнадцать суток в самой вонючей московской тюрьме. И ушла по своим делам. Когда мы втроем с майором остались, он сказал, что вы, Наталья Владимировна, ровным счетом исчезли, нигде вас нету и никто ничего не знает, кроме того, что вы от папеньки, может быть, сбежали в неизвестном направлении или даже в лес. Тут позвонил Владимир Константинович и очень спокойно сказал, что головы нам оторвет, если вас, Наталья Владимировна, не найдем в течение часа. Ну, мы и бросились вас искать, потом вы, гражданин Смирнов, нас видели в ставке товарища Крюкова…

— Все это здорово, но как вы здесь оказались? — спросил я, когда Володя замолк.

— Я думаю после Стефана Стефановича, — ответил Вова. — Он нас наливкой угостил — хороша наливка, ничего не скажешь. Выпив стаканчик, я засоображал и спросил:

—А может, эта горилла и Наталью Владимировну где-нибудь замуровала?

А он сразу стал серьезным и сказал:

— Исключено. От Вороновой эсэмеска пришла на папин телефон. И на все остальные телефоны, которые в ее памяти были. В ней она сообщала, что уходит от своего любимого папуле к господину Биби Бобо Ква, гражданину Нигерии, вождю среднего по численности пограничного племени, потому как по УЗИ и прочим женским фактам ждет от него курчавого ребенка. И Владимир Константинович уже звонил Крюкову, чтобы закруглялся, так как больше о бывшей своей дочери ничего вообще знать не желает, потому что гражданин Нигерии чистосердечно признался и даже называл его по-русски папочкой. Когда Крюков с людьми уехал, Владимир Константинович опять звонил и матом сказал, что мы на помойке, то есть уволены со всеми вытекающими обстоятельствами. Мы с горя еще по паре стаканчиков пропустили, после которых очутились в комнатке с двумя дверьми — одной кирпичом заложенной, другой — просто закрытой. И под первой была записка, цементом заляпанная, вот она, в кармане.