Анхель де Куатьэ - Учитель танцев (третья скрижаль завета)

*******

Время от времени страдание стучится к нам в двери, – говорил неизвестный. – Это правда. Некоторые открывают ему и принимают как дорогого гостя. Другие не открывают. Сидят за своей дверью, трясутся от страха и думают: «Когда же оно уйдет?» И очень немногие спрашивают себя: «Зачем я страдаю?»

– В каком смысле? Прямо так и надо спрашивать? – удивился второй голос.

– А вы не пробовали? – обладатель первого голоса добродушно рассмеялся.

– И что будет, если спросить? – смутился интервьюер.

– вы не бойтесь, просто спросите. Только не у меня, а у себя… Это же вы страдаете, когда страдаете.

– И что будет?..

– Ну, вот вы опять! – рассмеялся муж чина. – На самом деле ничего не будет. На этот вопрос просто нет ответа. Когда вы спрашиваете себя: «Зачем я страдаю?» То есть о смысле, о цели своего страдания спрашиваете… Вы обязательно упираетесь в черную стену. Нет хода, нет ответа. И знаете почему?

– Почему? – спросил второй голос.

– Потому что у страдания просто нет смысла! А теперь спросите себя, зачем вы любите.

– Но ведь на этот вопрос тоже нет ответа…

– Но что вы чувствуете? – голос радийного гостя стал серьезным.

– Ну, я… – растерялся интервьюер.

– Чувствуете или не чувствуете? – быстро и как-то по-деловому спросил мужчина.

– Чувствую, да, – признался журналист. – Ну… это же понятно, зачем люблю.

– Внутренний свет? – уточнил его гость, ни секунды не сомневаясь в том, что правильно «угадал».

– Да, – подтвердил ведущий.

– Вот, видите – вы можете говорить с самим собой! – чувствовалось, что гость очень радовался успехам своего собеседника.

– И неужели так просто?.. – ведущий и сам был так доволен своими успехами, что даже не верил им.

– Мы страдаем только до тех пор, пока нам кажется, что в этом мероприятии есть какой-то смысл, – тут голос рассказчика стал веселым, – какая-то романтика, если хотите. Но спроси себя: «Зачем я страдаю?» И тебе станет понятно – это абсолютно бессмысленная вещь!

Если кому-то нравится тратить время, силы на бессмысленные вещи, он, конечно, может этим заниматься. Грубо говоря, хочет страдать – пусть страдает. Но тот, кто хочет, чтобы в его жизни был смысл, просто не имеет права тратить ее на бессмысленные вещи! И первая из этих бессмыслиц – страдание, о котором вы меня спрашиваете.

А первая из вещей, которая, наоборот, наполняет нашу жизнь смыслом, – это наши чувства, наше отношение к людям, которые нам дороги. Да, мы не можем дать четкий, конкретный ответ на вопрос: «Зачем я люблю?» Но тут ведь и сам вопрос лишен всякого смысла! Зачем я люблю?! Спросили тоже! Это настолько очевидно, настолько важно, настолько где-то внутри, в душе, в душе каждого из нас, что и спрашивать-то как-то глупо! Люблю – да! И все!

– А это только любви касается? – уточнил ведущий.

Нет, совсем нет! Знаете, если вы смотрите на вещи поверхностно – а все мы часто этим грешим, – вы неизбежно попадаете в западню. Так устроен наш разум – то, что на поверхности, его путает. Поэтому мы должны научиться видеть суть вещей, не то, что на поверхности, а то, что за этой поверхностью. Страдание – это испытание, да. Но у самого страдания нет сути. Оно – пустышка. А у счастья есть суть, тут даже объяснять нечего. И так во всем.

– А можно пример? – попросил ведущий.

– Хотите пример? – задумался его собеседник. – Хорошо. Можно преподавать… ну, возьмем – математику, а можно быть настоящим учителем. И вы же понимаете разницу… Одно на поверхности, другое – внутри. А можно, например, танцевать – в ансамбле песни и пляски. Но можно и быть настоящим танцором – человеком, у которого душа танцует. Понимаете?.. Как у Ницше: «Я поверил бы только в то божество, которое умело бы танцевать!» Ну, право, он же не о фуэте говорил!

– Ну, и все же… – не унимался ведущий ночного эфира. – Как же отличить то, что имеет смысл, от того, что не имеет смысла?

Его гость снова рассмеялся:

– Я же говорю вам, просто спросите себя: «Зачем?» Себя спросите. И получите ответ. Уверяю вас, правда!

Пошли помехи, голоса стали пропадать.

И этот странный ночной разговор прервался.

Когда радиоприемник снова поймал волну, там играла музыка.

Хорошая, красивая, чистая музыка.

А Максим уже ответил себе на вопрос – «Зачем?

Теперь он смотрел на Аню, и ему нужно было ей что-то сказать.

Что-то очень важное, что-то, что он только сейчас понял…

Но она так сладко спала.

Уставшая, измучившаяся.

Максим боялся и не хотел тревожить ее сон. Он погладил вокруг нее воздух – нежно, едва касаясь.

Потом огляделся вокруг.

На прикроватном столике для медицинских инструментов лежал график его температуры и кровяного давления, а рядом карандаш.

Максим еще раз посмотрел на Аню и записал то, что хотел ей сказать.

Так… чтобы не забыть, не забывать, никогда…

Данила очень удивился, когда Аня сунула ему в руку какой-то больничный документ с графиком.

– Я думаю, это ваше, – сказала она и улыбнулась. – Спасибо за все. Не знаю, что сказать. Все это так… В общем, спасибо.

Она уже собиралась уходить, как вдруг обернулась и спросила:

– А вы, правда, напишите книгу про учителя танцев?

– Про самого настоящего учителя, – ответил я, выдержал паузу и добавил, – танцев.

– Спасибо, – сказала Аня, и на ее глазах блеснули слезы счастья.

Она повернулась и пошла по коридору.

– Анхель, смотри! – Данила показывал мне написанный поверх графика текст Третьей Скрижали Завета.

– А… – Аня снова обернулась.

– Что? – улыбнулся я, глядя на ее тон кую фигуру, словно выточенную ярким утренним светом, льющимся из больничного окна.

– Я не очень хорошо знаю историю, – нежная, смущенная улыбка играла на ее устах. – Что там с ними произошло?

– С ними – это с Нероном и Петронием? – уточнил я и посмотрел на нее с наигранной укоризной.

– Да, – Аня залилась румянцем и шкодливо прищурилась.

– Через год Петрония обвинят в заговоре и он покончит с собой. А еще через три года с собой покончит и сам Нерон. Сенат объявит его врагом отечества…

– Понятно, – сказала Аня, судя по всему, она была очень довольна этой «новостью». – Ну, тогда я пойду?..

– Иди, иди… Он тебя ждет, – рассмеялся Данила.

Я принялся читать текст Третьей Скрижали Завета.

– Смешная, – протянул Данила, глядя на ее летящую, танцующую походку.

– А мы-то с тобой хороши). – воскликнул я, потирая затылок.

– Ну уж нет! Ты – «хорош"\ – Данила театрально вскинул руки и широким шагом на правился к выходу. – И он еще называет меня „материалистом“! Имеет наглость! Ну вы по думайте только, какой нахал! Это, значит, я „материалист“! Очень хорошо! Блестяще! Гениально! Хоть стой, хоть падай! Плетет мне черт знает что про своих индейцев, сам наполовину индеец, и ни бельмеса, ну ни бельмеса в параллельных мирах! А я… я – „материалист“! Нет, это просто невыносимо! Если я еще хоть раз что-то подобное услышу, хоть что-то близкое к этому!.. Я не знаю… я просто не знаю, что я с тобой сделаю!