Вадим Давыдов - Год Дракона

Татьяна с усмешкой посмотрела на мужа:

– Что?

– Вот это да… Крышу срывает. И она тоже…

– Тоже?

– Тоже снегурочка…

– Что значит – снегурочка?

– Он всегда таких… выбирал…

– Каких?!

– Снегурочек. Только раньше они другие были все… Как будто уже не снегурочки… А сейчас – нет. Настоящая.

– Понравилась?

– Таня… Ну ты что… Я же не об этом…

– Я тоже не об этом. Потому, что с ним, – поэтому… Господи, только бы сладилось у них как-нибудь…

– Такая женщина… Невероятно.

– Что невероятно?

– Сонька…

– А… Красивые люди, Андрюшенька. И снаружи, и внутри. Это все чувствуют, дети – особенно.

– Я понимаю.

– А вот, что детей у нее нет, и… Это ужас, Андрюша.

– Ну, наверное, не всем же…

– Женщина без детей – это инвалид, понимаешь? И физически, и морально. Не может такого быть, не должно. Не по-божески это, Андрюша. Хотя бы один…

– И ты можешь представить… его, читающего ребенку сказку на ночь?!

– Могу. Очень даже могу. Ты разве не помнишь, тогда, первый раз, когда мы в апреле гостили?! И я, когда эту картинку вижу, я… Мне реветь хочется. Что я сейчас и сделаю, кажется…

Ее планы нарушил Майзель, объявившийся на пороге:

– Ну, девушки там чего-то лепить уселись, Елена пластилин какой-то умопомрачительный купила, так что мы с вами пока чайку…

– Сонька ее уморит.

– Ничего. Не страшно…

Вошла Елена:

– Простите… Я сама обожала в детстве с пластилинами возиться… Мы еще там полепим, ладно? Вы тут справитесь?

– Обязательно, – кивнул Майзель.

– Я…

– Тетя Леночка! – позвала Сонечка. – Тетя Леночка, иди сюда скорей, смотри, что я придумала!

И Елена так взвилась на этот зов, с таким лицом… У Майзеля задергалась щека, и он судорожно за нее схватился, а Татьяна зажмурилась.

Потом, когда Сонечка, наконец, угомонилась и уснула, они уселись вчетвером на кухне, и пили чай с конфетами, опять совсем как в добрые старые времена, и Майзель слушал Андрея, которому нужно было и выговориться, и выслушать слова поддержки и одобрения, и понять, что все делается правильно и идет по плану…

– Знаешь, мне иногда кажется, что они думают, будто я для себя это делаю…

– Ты действительно делаешь это в первую очередь для себя, Андрей. Для себя, для своей семьи, для своих близких. Если всего этого не хотеть для себя, то тогда ничего не нужно. Так что ты их не разубеждай особенно. Наоборот, кивай. И показывай все, что я тебе дал. Пусть они знают, что тот, кто для себя чего-нибудь хочет, хочет и может и для других. А кто вопит «свобода, свобода», тому место в дурдоме, а не в политике.

– Без свободы нельзя сделать людей ни сытыми, ни здоровыми…

– Одной свободой этого тоже сделать нельзя, Танюша. Должен быть стратегический план реформ, должны быть созданы институциональные предпосылки осуществления этого плана. Нужно заручиться поддержкой соответствующих структур с тем, чтобы с наступлением свободы произошли те самые массированные финансовые и интеллектуальные вливания, без которых свобода превратится в хаос, а народ решит, что лучше сыр в мышеловке, чем мышеловка без сыра.

– И что, уже прямо есть такой план?

– Обязательно, Танечка. Есть даже немножко людей. И мы завтра с ними будем разговаривать… А с этими… Ну, старайся не очень близко принимать это к сердцу, Дюхон…

– Мне в самом деле с ними тяжело, Дан. С людьми, которые на земле, куда легче. Даже странно. Казалось бы, чем человек образованнее, тем лучше он должен понимать, что к чему…

– Образование, дружище, частенько не устраняет заблуждений. Напротив, укрепляет, внушая человеку уверенность, что он-то как раз все правильно понимает, раз у него диплом на руках. У нас это тоже все было. Да и теперь никуда не делось. Они думают, что мы обязаны им сначала все объяснить, получить их одобрение…

– Кто это «они», Даник?

– Они, Танюша. Интеллигенция. Интеллектуалы. Соль земли, цвет нации, титаны духа. А вот это вряд ли… Мы не можем ждать, пока все поймут. Нет времени. Столько дел… Надо сделать, и сразу все станет видно. А рефлексировать – это потом…

– Ну, хорошо. А за что вообще на вас так интеллигенция-то ополчилась? И местная, и европейская?

– Местная-то как раз и не вся, кстати… Вот Корсак, например…

– Это кто?

– Директор Государственного департамента музеев и галерей, – пояснила Елена.

– Но не сразу. Сразу – чуть не съел ведь нас… За то, что мы превратили их музеи в дома, наполненные жизнью и детским смехом. А картинки маслом и золотую посуду выселили, вместо того, чтобы хапнуть это себе и тем самым оправдать их обличительный пафос… Только потом понял, что так правильно…

– Это он про Град и дворцы, – сочла нужным пояснить Елена. – Это так…

– А что, была такая необходимость? – удивилась Татьяна.

– Технической необходимости не было, – покачал головой Майзель. – Была идеологическая. И мифологическая… Все должно быть живым и настоящим. В королевском дворце должен жить король и его семья, а не бродить, раззявив рты, туристы… Иначе все рассыпается, как не подкрашивай и не латай…

– И что они с ними сделали, с дворцами? Приватизировали?

– Ну, этого вы от них не дождетесь, – улыбнулась Елена. – Это же король Артур с Ланселотом, они не оставили ни единого шанса на них напуститься… Его величество арендует дворцы у народа, которому все принадлежит по конституции, и платит… квартирную плату из личных средств… Сумасшедшие суммы, кстати.

– А как же иначе?! Мы что, для себя, что ли, это устраиваем, чтобы жрать на золоте и гадить в золото?! Не-е-ет, уж это вряд ли…

– Ну, вы только посмотрите на него, – вздохнула Елена. – Надежда человечества… Они выкинули все музеи из Града, стащили туда Сенат, Госсовет и Генеральный штаб, перекопали всю скалу, и сделали это так быстро… Когда мы опомнились, уже было бесполезно выступать. Все уже было сделано…

– Инструменты должны быть под рукой. Это аксиома, как Вацлав говорит.

– А музеи-то?!.

– Для музеев они такой комплекс… отгрохали, – Елена улыбнулась. – С транспортными развязками, стоянками, научными лабораториями, хранилищами, специальным климатом, освещением, охраной… Туристам нравится.

– Обязательно. Но это интелям не нравится. Что бы мы не делали… Они все равно будут нас обличать. За то, что мы сказали: революция кончилась, нужно строить государство. Это тяжелая работа, иногда грязная, всегда утомительная, и для ее выполнения требуются профессионалы, а не болтуны и прекраснодушные мечтатели. И вчерашние истопники пусть пишут мемуары о своем беспримерном мужестве в моральном противостоянии тоталитаризму. Пожалуйста, сколько влезет, но это не повод получать посты в правительстве. За то, что не отменили смертную казнь за преступления против личности и терроризм. За то, что мы верим в Бога, а не в «гуманизьм». За то, что мы строим национальное, а не общечеловеческое государство. За то, что вышвырнули в Канаду цыганский табор, который дико сопротивлялся наведению порядка и требовал предоставить ему культурную автономию, разрешив воровать и торговать дурью…