Поль Виалар - И умереть некогда

В три прыжка Жильбер очутился в кабине.

— Алло, Лион?

Ничего. Тишина. Лишь какое-то потрескиванье, пощелкиванье на линии.

— Алло? Вы меня соединили с Лионом?

Десять нескончаемых секунд, может быть, двадцать. И вдруг:

— Лион на проводе. Даю ваш номер…

— Алло! «Французский шелк»?

— Да, мосье…

— Соедините меня с мосье Буанье.

— Кто говорит?

— Мосье Жильбер Ребель из Нью-Йорка.

— Отлично, мосье.

Снова молчание. Какой-то голос спрашивает:

— Закончили?

— Да нет же, не прерывайте!

Потом снова первый голос:

— Соединяю с мосье Амоном.

— А что, мосье Буанье нет?

— Не могу вам сказать. У телефона мосье Амон.

Но это еще не Амон, а только секретарша.

— Вы хотите говорить с мосье Амоном?

Жильбер бросает взгляд на стенные часы, которые видны ему сквозь стеклянную дверцу кабины: без четырех.

— Алло! Мосье Амон?

— За ним пошли.

— Это будет долго?

— Он на фабрике. Его еще надо найти.

Итак, если Жильбер будет ждать Амона, ему просто физически не хватит времени, чтобы переговорить с ним и успеть на самолет.

— Мадемуазель… мадемуазель… постарайтесь побыстрее… мне еще надо успеть на самолет… сейчас без трех десять, а в десять он улетает.

— Мы делаем все, что можем, мосье. Вам совершенно необходимо говорить с мосье Амоном?

— Нет. Я мог бы и обойтись. Возможно, вы сами мне скажете. Мосье Буанье на фабрике? Будет ли он на месте в обеденный перерыв? Он прислал мне телеграмму в Нью-Йорк, что наша встреча откладывается на вечер…

— Не знаю, мосье… ничего не могу вам сказать… господа не поставили меня в известность.

Она, конечно, знает, но ей даны указания, и она ничего не скажет. Только Амон, а в его отсутствие Бомель вынуждены были бы сказать правду. А тот все стоит по другую сторону стекла, молча, с искаженным лицом, умоляюще протянув руку.

Тогда, сам не понимая, что́ толкает его на этот шаг, Жильбер открывает дверцу кабины. Он роется в бумажнике, вынимает билет на свое имя, по которому он прилетел из Нью-Йорка:

— Ну, живо!.. Бегите!.. Без двух минут… Времени в обрез.

И тут же у него мелькает мысль: «Он полетит под моим именем. А, какое это имеет значение! А мои вещи — они ведь уже погружены! Ну и что же, они зарегистрированы до Лиона, там их выгрузят, а потом я их, конечно, найду». Сам не зная почему, он вспоминает про смокинг. Как он обойдется без смокинга — ведь ему придется присутствовать на приемах, которые Буанье несомненно даст в его честь!

Незнакомец роется в карманах.

— Да бегите же скорей!..

Человек схватил посадочный талон. Одновременно вытащил из кармана пачку банкнот. Сунул их в руку растерявшемуся Жильберу и кинулся бежать, прежде чем тот успел опомниться или хотя бы попытался задержать незнакомца. Он уже добежал до конца холла…

— Мосье!.. Мосье!.. — кричит ему вслед Жильбер.

Вот человек прошел турникет, — контролер его подгоняет, торопит. Обо всем этом можно догадаться лишь по жестам: слов не слышно, звуки не долетают. Сквозь стеклянную стену холла виден перрон, самолет; вот уже запускают пропеллеры, человек бежит. Он подбегает к трапу, когда тот начали откатывать. Его снова подводят к фюзеляжу. Человек взлетает вверх по ступенькам. «Надо будет навести справки, в конце концов я все-таки узнаю, кто он, — мелькает в голове у Жильбера. — И верну ему деньги. А все же правильно я поступил. Да и в этом деле с шелком оградил себя от излишнего риска». Он возвращается в кабину. Теперь торопиться уже некуда.

— Ну как, даете вы мне наконец мосье Амона?

Голос — уже другой:

— Что вам угодно?

— Мосье Амона из «Французского шелка».

— Это не Лион. Вас отключили. Сейчас попробую снова соединить…

На поле самолет вырулил на взлетную дорожку. И медленно катит по ней. Вот он исчез из вида. «Я правильно поступил, — думает Жильбер. — К тому же я увижу Париж. И у меня есть даже деньги, чтобы кутнуть», — усмехнувшись, добавляет он про себя, нащупав банкноты, которые всучил ему тот человек. Но он знает, что никакого кутежа не будет, что он пообедает как всегда — съест отбивную котлету и выпьет маленькую бутылочку воды со льдом: ему необходимо быть в хорошей форме вечером, когда он предстанет перед Буанье.

— Одну минуту, сейчас снова дам вам Лион, — объявляет девушка.

Воздух вздрагивает от нарастающего гула моторов. Жильбер думает: «Это мой самолет взлетает». Стенные часы показывают ровно десять. Гул стихает.

— Лион на проводе… Алло, говорите…

Жильбер открывает рот, чтобы сказать, что он задерживается в Париже: опоздал на самолет, пока ждал телефонного разговора. Во всяком случае, теперь он уже ничем не рискует: в Лионе Буанье или нет, они увидятся только вечером, и он избежит излишней встречи с Лионом и Бомелем. Он скажет, что прилетит шестичасовым…

Внезапно пол под его ногами сотрясается. Так сильно, что его отбрасывает к противоположной стене кабины. И тотчас раздается взрыв. Трубка вылетает у него из руки. Он выскакивает из кабины. На стенных часах — три минуты одиннадцатого.

— Что случилось?

Телефонистка и ее помощница, обе, бросив наушники, стоят возле своей стеклянной клетки.

— Что случилось? — в свою очередь, спрашивают они.

— Господи! — восклицает человек, который всего несколько минут назад торопил незнакомца, показывая ему, как пройти к самолету. — Господи! Да ведь это, кажется, лионский!..

Они устремляются все вместе к выходу и с ними — служащие, сбежавшиеся отовсюду. Люди спрашивают:

— Париж — Лион?

— Наверняка. Он же только что взлетел.

— Париж — Лион? — в свою очередь, спрашивает совершенно ошеломленный Жильбер.

— Да, мосье, — говорит какой-то служащий. — Взгляните туда… вот там, направо… за строением…

И в самом деле, там уже взвился столб дыма, прорезаемый багровыми языками пламени. Он вздымается в глубине взлетной дорожки, в самом конце поля. Кто-то говорит:

— Взорвался!

И другой, среди наступившей тишины:

— Шестьдесят шесть человек на борту. Ни один, наверно, не уцелел.

— Во всяком случае, не уцелеет к тому времени, когда этот костер потухнет, — сказал кто-то еще. — Даже опознать едва ли кого удастся.

Какая-то женщина пошатнулась, оперлась о стойку.

— Ты что это, Мими, — заметил один из мужчин, — уж не в обморок ли собралась падать?!

Он поддерживает ее, помогает обрести равновесие, похлопывает по рукам.

Жильбер чувствует, как у него все холодеет внутри. Ведь он же должен был бы находиться сейчас там, в самолете, в огне! А теперь вместо него погиб другой, незнакомец, который так умолял его уступить свой билет! Он вздрагивает от ужаса. А в общем-то это был бы достойный конец. Достойный — для человека, брошенного Глорией. Для Жильбера Ребеля, который не сумел удержать свою жену, которому до сих пор и жить-то было некогда. Но ведь найти такой конец — один шанс из миллиона, ибо, судя по статистике, — он это знает, — катастрофы в воздухе случаются реже, чем на железной дороге, в сто раз реже, чем на шоссе. Что же там произошло? Должно быть, загорелся мотор. Разве об этом узнаешь? Да и какое имеет значение, узнаешь или нет? Кто умер — тот уже умер. А тот, что умер вместо него, имел право умереть, потому что вкусил от жизни!