Пэлем Вудхауз - Дживс и неумолимый рок [Секретарь министра]

И вновь я ощутил прикосновение неумолимого рока. Филмер, хочу вам заметить, отнюдь не из тех, кого можно запросто отвлечь от чайного столика. Этот энергичный прихлебатель и беззастенчивый энтузиаст пятичасовых чаепитий, всегда готовый урвать пару чашек чая и добрую порцию горячих оладий с маслом — до сегодняшнего дня он всегда приходил к кормушке в числе лидеров забега. Можно не сомневаться: отвлечь Достопочтенного Э. Б. от фуражировки могли исключительно происки врагов.

— Должно быть, он укрылся от дождя где-нибудь в парке, — сказала тетя Агата. — Берти, пойди отыщи мистера Филмера. И захвати для него дождевик.

— Момент! — с готовностью отозвался я, всем сердцем стремясь отыскать Достопочтенного (желательно, чтобы не одно только тело).

Я надел дождевик, сунул еще один подмышку и отправился на разведку. Уже в передней я очень своевременно наткнулся на Дживса.

— Дживс, я опасаюсь худшего. Мистер Филмер пропал.

— Да, сэр.

— Но я найду его — пусть даже придется обшарить весь парк!

— Позвольте сэкономить вам время, сэр. Мистер Филмер находится на острове в центре озера.

— В такой дождь? Почему этот чурбан не плывет назад?

— У него нет лодки, сэр.

— Как же он тогда забрался на остров?

— На лодке, сэр. Но юный джентльмен приплыл следом и отвязал ее. Он сообщил мне обо всем в подробностях минуту назад, сэр. Оказывается, капитан Флинт имел обыкновение высаживать людей на необитаемых островах, и мастер Томас решил последовать его примеру.

— Боже милостивый! Ведь бедолага Филмер промокнет до нитки!

— Именно так, сэр. Мастер Томас затронул этот аспект.

Настало время действовать.

— Идем, Дживс!

— Очень хорошо, сэр.

Я устремился к лодочному сараю.

Спенсер Грегсон, муж тетушки Агаты, играет на бирже; недавно он сорвал на суматрском каучуке ошеломляющий куш, а тетушка Агата с ничуть не меньшим размахом вбухала его в загородное имение. Мили и мили этого самого «перемежающегося ландшафта», деревья, щедро укомплектованные голубями и прочей дичью, курлыкающей на разные голоса; сады, нашпигованные розовыми кустами; всякие там конюшни, хозяйственные строения, дома арендаторов с земельными участками — одним словом, весьма изрядный tout ensemble. Но гво здем программы, конечно, было озеро.

Итак: озеро, размером в несколько акров, лежит к востоку от дома, за розовым садом. Посреди озера находится остров, посреди острова — сооружение под названием «Октагон», а посреди его крыши стоит достопочтенный Э. Б. Филмер, изображая фонтан на городской площади.

Налегая на весла посредством меня и управляя румпелем с помощью Дживса, мы подошли ближе. Сначала мы услышали крики, понемногу переходящие (если я ничего не путаю) в crescendo, потом в пределы видимости попал и сам Достоп. Э. Б. Казалось, он угнездился где-то на верхушках кустов. Я еще подумал, что даже министр Кабинета Его Величества мог бы сообразить укрыться под деревьями, а не торчать в такой ливень на открытом месте.

— Чуть правее, Дживс.

— Очень хорошо, сэр.

Я аккуратно пристал к берегу.

— Подожди меня здесь.

— Очень хорошо, сэр. Кстати сказать, сэр, — сегодня утром главный садовник сообщил мне, что недавно на этом острове свил гнездо один лебедь…

— Сейчас не время судачить на естественнонаучные темы, Дживс, — оборвал я — может быть, чересчур сурово, поскольку дождь припустил еще сильней, и многострадальные вустеровские штанины уже изрядно пропитались влагой.

— Очень хорошо, сэр.

Я двинулся вперед.

Идти было скользко — за первые же пару ярдов мои патентованные теннисные туфли «МЈртвая хватка» упали в цене на восемь шиллингов одиннадцать пенсов, — но я упорно двигался вперед, и наконец прорвался через кусты и вышел на проплешину перед этим самым Октагоном.

Я слышал, его соорудили на скорую руку еще в прошлом столетии. Тогдашний владелец усадьбы хотел, чтобы его дедушка мог в свое удовольствие упражняться на скрипке вне пределов слышимости обитателей дома. Зная кое-что о скрипачах, могу вообразить, что за жуткие звуки здесь в свое время раздавались; впрочем, и они вряд ли шли в сравнение с теми, что сейчас звучали с крыши. Достопочтенный, не отследив приближения спасательной партии, явно стремился донести свой голос через бескрайние водные просторы до м атерика — и хочу заметить, что попытки эти были не лишены шансов на успех. У него был такой визгливый кошачий тенор, что я серьезно опасался за свои барабанные перепонки.

Я подумал, что пока он не натрудил голосовые связки, было бы неплохо вклиниться с радостной вестью о том, что помощь близка.

— Эй! — крикнул я, дождавшись паузы.

Э.Б. вывесил голову за край крыши.

— Эй! — завопил он, вращая головой во все стороны — кроме нужной, естественно.

— Э-эй!

— Э-эй!

— Э-э-эй!

— Ох, — сказал он, заметив, наконец, меня.

— Ясное дело, — ответил я, как бы подводя итог беседе.

Боюсь, к этому моменту наш диалог еще нельзя было назвать осмысленным, хотя в дальнейшем, возможно, мы и договорились бы до чего-нибудь стоящего. Но когда я уже почти вспомнил подходящие слова, раздалось зловещее шипение, из кустов слева вдруг выскочило нечто крупное, белое и резвое — и я, соображая быстрей, чем когда-либо, взмыл как вспугнутый фазан и, влекомый любовью к жизни, полез на стену.

Что-то шлепнуло о стену дюймом ниже правой лодыжки, окончательно утвердив меня в правильности моего поступка. Тот парень, что сквозь альпийские снега и льды волок хоругвь с дурацким девизом «Все выше!» — вот кто был Бертраму примером для подражания.

— Берегитесь! — вскрикнул г-н министр.

Именно этим я, собственно, и занимался.

Создатель Октагона, должно быть, предвидел подобные кризисные ситуации — иначе откуда бы взялись такие удобные выемки в стене? Одним словом, вскоре я уже сидел на крыше рядом с Э. Б., разглядывая лебедя. Этот экземпляр, из числа самых крупных и склочных, каких мне только доводилось встречать, стоял внизу, изогнув шею водопроводным шлангом. Кусок кирпича, пущенный вдумчивой рукой, должен был угодить ему в точности по мидель-шпангоуту.

Я сделал бросок — один из удачнейших в своей жизни!

Дост. Э., похоже, не разделял моего ликования.

— Не задирайте его!

— Интересно, кто кого задирает? — осведомился я.

Лебедь выдвинул еще восемь футов шеи и воспроизвел нам звук, с которым струя воды вырывается из дырявого шланга. Дождь по-прежнему — как бы это сказать — клокотал неописуемой яростью. Я пожалел, что от возбуждения, характерного для забегов по отвесной стене, я выронил дождевик, предназначавшийся для собрата по насесту. У меня даже мелькнула мысль предложить ему свой, но голос разума взял верх.

— Близко он к вам подобрался? — полюбопытствовал я.