Игорь Голосовский - Алый камень

Быстро стемнело, и больше Егорышев ничего не мог рассмотреть, но он уже и так знал, что Матвей Строганов останавливался здесь примерно неделю назад, варил пищу на костре, спал в мешке и утром не сразу тронулся в путь, а еще рисовал некоторое время. Место для этого он выбрал вполне подходящее: напротив поляны, на другом берегу Унги, обнявшись, стояли три огромные сосны с могучими искривленными стволами. Вершины их наклонились друг к другу, они как будто шептались и напомнили Егорышеву трех богатырей с картины Васнецова. Если бы он умел рисовать, он тоже непременно нарисовал бы их и увез с собой…

Егорышев срубил сосенку, наколол щепок и разложил костер. Он повесил над костром котелок, бросил в воду полпачки горохового пюре и несколько кусков тушеного мяса. С аппетитом поужинав, он сполоснул в реке котелок и забрался в спальный мешок. Он долго лежал и смотрел на небо, на котором сияли близкие звезды. Костер медленно догорал. Треща и разбрасывая искры, лопались раскаленные головешки. От реки потянуло сыростью. Егорышеву было тепло и уютно в мешке. Он прислушался к глухому бормотанию Унги и, засыпая, подумал, что если бы не предстоящая встреча с Матвеем, он мог бы, пожалуй, счесть себя вполне счастливым. Правда, если бы не было Строганова, Егорышев и не очутился бы здесь, а сидел бы за письменным столом в душной комнате. Значит, именно Матвея он и должен благодарить за удовлетворение, которое сейчас испытывает. Эта странная мысль разбудила Егорышева. Он открыл глаза и еще несколько секунд размышлял о Матвее и о себе. Он подивился тому, что в душе человека иной раз самым необъяснимым образом уживаются совершенно противоположные чувства, и подумал, что этого никогда не бывает в природе; здесь все определению и ясно, вода никогда не мирится с огнем, а огонь с деревом…

Егорышева разбудил дождь. Высвободившись из мешка, он встал и с удивлением огляделся. Ему показалось, что ночью кто-то взял его и перенес незаметно в другое место, настолько все вокруг отличалось от того, что он видел вчера. Исчезли сопки, небо, река. Баш-Таг утонул в тумане. Кавалер, весь мокрый, с обвисшими ушами, грустно и неподвижно стоял под сосной.

Егорышев нехотя пожевал холодное мясо и тронулся в путь. И снова мимо плыли сопки, только теперь они не открывали, поворачиваясь, никаких далей, потому что воздух был пронизан дождем и белая сетка наглухо затягивала горизонт.

В полдень Егорышев закусил и до сумерек протрясся под непрекращающимся дождем, стараясь ни о чем не думать и ухитряясь даже дремать и видеть сны.

Когда стемнело, он придержал мерина и через некоторое время разглядел узкую прогалинку между двумя рядами молодых елочек, стоявших, как на параде. В траве что-то блестело.

Егорышев слез с мерина и пустил его пастись, а сам направился к елочкам. Он подобрал в траве гильзу, обглоданный остов куропатки и окурок цигарки, свернутой из газетной бумаги. Егорышев раскрутил цигарку, высыпал на ладонь мокрую табачную пыль и сообразил, что у Матвея кончились папиросы и он, вывернув карманы, сделал цигарку из остатков табака. Следов костра почему-то не было, и Егорышев решил, что Строганов не ночевал здесь, а только останавливался ненадолго.

Дождь усилился, и Егорышев попытался спрятаться под елочкой, но случайно задел ствол, и на спину ему обрушился холодный душ. В одну секунду он вымок так, словно окунулся в Унгу.

Выбравшись из-под елочки, Егорышев заметил, что берег в этом месте нависает над рекой козырьком, и подумал, что такой козырек должен представлять неплохое укрытие. Можно было спуститься и под защитой берега развести огонь.

Егорышев нарубил веток, столкнул их вниз и, взяв сумку с продуктами, укрылся под козырьком.Он собрал в расщелинах скалы немного сухого мха, наколол щепок и разжег костер. Огонь долго не хотел разгораться, но Егорышев был терпелив, и костер запылал.

От реки дул холодный ветер, но Егорышев все-таки разделся догола и держал одежду над огнем, пока она не просохла.

Обсушившись и натянув влажную горячую рубашку, Егорышев стал рассматривать скалу, которая служила для него стеной и крышей. На скале виднелись обнажения различных пород. Эти породы тянулись неровными полосами, расширяясь кверху и сужаясь к подножию. Вспыхнуло подсохшее полено в костре, и Егорышев заметил на скале длинные царапины, нанесенные, насколько он мог определить, острым металлическим предметом. Он решил, что, по-видимому, здесь побывал Строганов и отколол молотком от скалы несколько образцов.

Темнота сгустилась. Егорышев поужинал и забрался в свой мешок. Ему не спалось, несмотря на то, что он устал и продрог, а может быть, именно поэтому. Ветер изредка задувал под скалу, и валивший от костра черный дым заставлял Егорышева кашлять и тереть глаза.

Под утро он все-таки уснул и очнулся от ветра. Ветер холодной рукой упорно гладил его по щеке, Егорышев спросонья попытался отмахнуться от этой руки, но она забралась в спальный мешок и принялась шарить по груди.

Упаковав в сумку спальный мешок и посуду, Егорышев взобрался на откос и перед тем, как покинуть место ночлега, огляделся, чтобы проверить, не забыто ли что-нибудь. На другой стороне реки тесно сплелись ветки. Там в Унгу впадал узкий быстрый ручей. Ветки над ним были обломаны чьей-то рукой и свисали в воду. Егорышев сообразил, что Матвей зачем-то переправлялся на левую сторону. Наверно, искал там топливо для костра.

И опять потянулись сопки, и грохотала Унга, а по небу неслись серые облака. Баш-Таг приблизился, и на его склонах уже можно было рассмотреть отдельные деревья.

Задолго до наступления темноты Егорышев наткнулся еще на одну стоянку Матвея. В стороне от реки, у подножия холма, белели шесть колышков. К таким колышкам привязывается палатка. Между колышками валялись две пустые консервные банки и коробка из-под «Казбека». Егорышев поднял коробку, оторвал мокрую крышку и увидел в коробке целую папиросу. Он вынул ее, но она расползлась в его руках. Ему показалось странным, что Строганов мог выбросить целую папиросу. Ведь на прошлом привале он выворачивал карманы, чтобы наскрести на цигарку. Курильщик не мог не заметить папиросу, если она была последней. Пожав плечами, Егорышев выбросил папиросу и вскоре забыл о ней.

Еще через сутки Баш-Таг заслонил все небо. Кавалер притомился и с утра хромал на все четыре ноги. В полдень Егорышев въехал в узкое сумрачное ущелье. Гул воды стих. Река бушевала внизу, а здесь она разлилась в небольшое проточное озерцо, блестевшее, как зеркало. Узкая зигзагообразная полоска неба, стиснутого стенами ущелья, напоминала застывшую молнию. Егорышев понял, почему ущелье называют Синим. В ясную погоду небо, очевидно, отражается в озере и воздух наполняется голубым сиянием.