Наталья Нестерова - Сарафанное радио и другие рассказы от первого лица

Семь лет промелькнули, как один счастливый день. У нас все было: большая квартира, загородный дом, зарубежные поездки на отдых, друзья и деньги. Только ребенка я все откладывала. Понимала, что нужно, но постоянно мешали обстоятельства, которые не позволяли надолго выпасть из дела. То сдача объекта, то новый контракт, то дефолт, то модернизация. У Кирилла родился внук, и он страшно переживал, что не допускают его к наследнику. Будь у нас ребенок, наверное, не страдал бы, но я все тянула. Конечно, можно сказать: карьеристка, ее только бизнес и деньги интересуют. А нежеланного ребенка на свет производить — это правильно? Ну, нет у меня материнских наклонностей! Хоть тресни! И я — не уникум. Сколько талантливых женщин и просто чего-то добившихся в жизни обходятся без сопливых младенцев и пачканных пеленок!

На этом сказка про меня, плохую девочку, заканчивается. И начинается сказка про хорошую бабушку Глафиру Пантелеевну, которую судьба по заслугам наградила. Но я рассказывать чужих сказок не буду, путь «хорошая» сама распространяется.

У Кирилла случился инфаркт. И после больницы он вернулся не домой, не ко мне, а в свою старую семью. Пыльная музейная работница его выхаживала. Внуку он стишки Агнии Барто читал. Я по стенкам и потолкам от злости бегала. Пыталась с ним поговорить, но он только твердил: «Ты не поймешь!» А что тут понимать? Он просто умом после болезни тронулся, заявлял, что всю жизнь любил свою первую жену — Глашу. Простоквашу!

Бизнес мы поделили, а потом его часть я выкупила.

Назвать нашу семью неблагополучной ни у кого бы язык не повернулся. Пятнадцать лет женаты, не пьем, не гуляем, каждую копейку в дом несем. Саша мастером в гальваническом цехе работает, я — закройщицей на швейной фабрике. Пять дней трудимся от зари до зари, вечером поужинали, телевизор посмотрели и спать отправились. В выходные на даче, не разгибаясь, вкалываем. И сынок наш единственный, Ромка, никогда особых хлопот не доставлял. Говорят, в четырнадцать лет переходный возраст кончается, а у Ромки он и не начинался. Учится парнишка хорошо, с дурными компаниями не водится, не перечит старшим, попросишь в магазин за хлебом сбегать или ковер пропылесосить — случая не было, чтоб отказал.

Конечно, у нас с мужем ссоры случались — живые люди, не без этого. Но чтобы с рукоприкладством или за порог квартиры выплеснулось — никогда. Сколько вокруг и пьянчуг, и дебоширов, и детей при живых родителях брошенных. «Да мы ангелы по сравнению с другими», — так я думала. Оказывается, страшно ошибалась. Когда гром на ясном небе грянул, земля ровная под нами провалилась, тогда мы совершенно по-другому себя увидели. Точно зеркало нам вместо писаных красавцев показало уродцев.

Началось с того, что Ромка пропал. Десять вечера, на улице дождь со снегом, а сына дома нет, хотя еще два часа назад с тренировки должен был вернуться.

— С пацанами гуляет, — отмахнулся Саша от моих тревог.

Сериал досмотрели, полдвенадцатого, а сына нет. Я стала по телефону его друзьям звонить — мальчики уж спят, родители говорят, Рома не приходил сегодня. После полуночи Саша оделся и к спортшколе побежал. Там, конечно, закрыто, но охранник телефон тренера дал. Того разбудили — говорит, не было Ромы на тренировке. Я классному руководителю позвонила. Выяснилось, что и в школе Рома не появился, то есть пропал с самого утра.

Как мы следующую неделю прожили — врагу не пожелаешь. И милиция, и морги, и подвалы-чердаки прочесывали, и тупо сидели у телефона, и в рыданиях я заходилась, и Саше «скорую» вызывали — сердце прихватило. Но задним числом вспоминая тот жуткий период, должна честно признаться — горе нас не сблизило. Я считала, что муж виноват — довел сына нравоучениями или сказал что обидное, а Ромочка с детства очень впечатлительный, как девочка. Саша втайне думал, что я жизнь сыну отравила. Нет-нет, да и срывались мы на обвинения: это из-за тебя, нет — из-за тебя. Тут бы поддерживать друг друга, а мы собачились.

В милицию, конечно, всех родственников и мало-мальских знакомых адреса сообщили. В том числе и бабушкин — Сашиной матери.

Но сами же сразу предупредили — она в больнице, да и не очень мы в контакте. Я против свекрови ничего не имею, она не настырная, денег и участия не просит. Живет от нашего городка далеко — сутки на поезде. Рома видел ее два раза в жизни — когда ему два годика было и когда в первый класс шел. Словом, внук ее толком и не знает, потому что мы все отпуска на даче корячились, а бабушка только два раза и приезжала. В том, что Саша к матери не больно привязан моей вины нет. На праздники и дни рождения мы поздравительными открытками обменивались, иногда перезванивались. За несколько дней до Роминого исчезновения бабушка Оля и позвонила:

— В больницу ложусь, вены на ноге оперировать. Но вы не тревожьтесь, ничего опасного.

Мы и не тревожились, а как Рома исчез, вовсе про нее забыли. А тут еще милиционерша из детского приемника нам внушила:

— В этом возрасте, как правило, подростки чудят из-за первой любви. Многие даже с собой кончают. Или убегают за романтикой, чтобы прославиться.

Вот мы и искали «первую любовь», всех девочек допрашивали. Только никого не нашли. И милиционерша была в корне не права. Хотя, когда мы к ней снова пришли, о своих безрезультатных поисках доложили, она с умным видом заявила:

— Объект их воздыханий необязательно за соседней партой сидит. Это может быть, например, какая-нибудь смазливая актриса или певица. Ваш сын музыку любит? Плакаты на стенки клеит?

У Ромы на стенке висела только одна фотография старого седого мужика, который нахально высунул язык. Отец Ромку как-то спросил:

— Что за придурок?

— Это — не придурок, — ответил сын. — Это — Эйнштейн.

Но не в Эйнштейна же Ромка влюбился?

И все-таки та милиционерша подвела нас к разгадке. Потому что Саша после разговора с ней стал комнату сына обследовать и нашел записку на магнитофоне. А я вот не заметила. Всю неделю сидела в комнате сына, тихо стонала, из стороны в сторону раскачивалась, а бумажку, к магнитофону приклеенную не увидела.

«Мама и папа! Включите и послушайте!» — вот что было там написано.

Саша нажал кнопку, и что-то зашуршало, завозилось, послышался звук телевизора, потом голоса:

« — Ты идешь ужинать? Я двадцать раз буду подогревать? (Я.)

— Подожди. Сейчас тайм кончится. (Саша.)

— Некогда мне ждать, у меня еще белье замочено. Ты спать завалишься, а мне стирать! (Я.)

— Мазила! {Саша орет.) Надо было на левый край подавать!

— Чтоб он провалился, твой футбол! (Я, и тоже на повышенных.) Два часа у плиты стояла, а ты на диване валялся, хоть бы утюг починил! Не допросишься!