Флэнн О`Брайен - А где же третий? (Третий полицейский)

– Ну хорошо, – продолжил я, – почему вы на все мои вопросы даете отрицательный ответ?

Старик пошевелился столь явственно, что я заметил это шевеление; он молча налил в свою чашку чаю и заговорил.

– Отвечать «нет», вообще-то говоря, лучше, чем отвечать «да», – говорил он, с одной стороны, тяжело и неторопливо, словно с трудом подбирал слова, но, с другой стороны, производил впечатление человека, которому очень хочется что-то сказать. Слова рвались у него изо рта так, словно они пребывали там в заточении тысячи лет, а теперь стремились поскорее обрести свободу. Мне даже показалось, что он испытал облегчение от того, что я вроде бы как вынудил его заговорить. Более того, на его лице появилось нечто вроде обращенной ко мне улыбки, но скорее всего то была не улыбка, а игра теней, отбрасываемых слабым светом, пробивающимся из окон, или светом подрагивающего огонька лампы. Старик сделал большой громкий глоток чаю, затем снова замер, уставившись на меня своими странными глазами. Они приобрели блеск, ожили, задвигались, как шарики, крутящиеся в желтых, морщинистых гнездах.

– Может быть, вы не откажетесь сказать мне, почему вы так думаете? – осторожно спросил я.

– Нет, не откажусь... В молодости я вел, прямо скажем, недостойный образ жизни... предавался постоянно всяким излишествам, то одно, то другое... моей главной слабостью было желание везде и всегда быть Первым... ко всему прочему, я состоял – чтобы не сказать в шайке – в небольшой группке дельцов, которая контролировала сбыт удобрений или, как их здесь называют, искусственного навоза.

При этих словах я тут же вспомнил Джона Дивни, ферму, пивную-закусочную, а потом мне вспомнился и тот страшный день, когда мы ждали старика в тумане у мокрой дороги. Тут во мне раздался голос Джоан, который на этот раз звучал сурово; он, казалось, нарочно ворвался в мои тяжкие воспоминания, чтобы прервать их:

Не надо спрашивать его о том, что он имел в виду, когда говорил о своем желании «везде быть Первым». Совсем не стоит слушать гадкие описания какого-нибудь порока или чего-нибудь еще в таком же духе. Просто спроси его, какое все это имеет отношение к ответам «да» и «нет».

– Это все очень интересно, но какое все это имеет отношение к ответам «да» и «нет»?

– Но пришло время, – продолжал Мэтерс свой рассказ, начисто проигнорировав мой вопрос, – когда я, к счастью, понял неправедность своей жизни и осознал, что плохо кончу, если не исправлюсь и не стану на путь праведный. Я, так сказать, ушел от мира с тем, чтобы смотреть на него со стороны, пытаться понять его и уяснить себе, почему с годами, по мере старения тела, мир кажется все более мерзким. И что, ты думаешь, мне открылось в результате всех моих размышлений?

Раз старик начал обращаться ко мне с вопросами, значит, решил я, дела идут все лучше, и это обрадовало меня.

– Ну и что же вам открылось?

– А вот то и открылось, что лучше отвечать «нет», чем «да».

Этот ответ, подумал я, кажется, возвращает нас к той точке, с которой мы начали.

Ничего подобного, совсем наоборот. Я начинаю соглашаться с ним. Можно привести много аргументов в защиту «НЕТ» как Общего Принципа. Попроси-ка его все же разъяснить, что он имеет в виду.

– А все-таки, что вы имеете в виду? – послушно спросил я.

– Когда я предавался размышлениям, я взял и разложил, так сказать, все свои грехи на столе, чтоб их удобнее было рассматривать. Как ты можешь догадаться, стол был очень большим.

Мне показалось, что он снова улыбнулся – на это раз не мне, а своей собственной шутке – сухой мимолетной улыбкой. Чтобы поддержать шутку, я хихикнул.

– Я очень тщательно изучил все свои грехи, взвесил их тяжесть, посмотрел на них со всех точек зрения. Я спрашивал себя, как же я мог пойти на такие тяжкие грехи, припоминал, где, когда и с кем я их совершал.

То, что он говорит – чрезвычайно душеполезно; каждое слово – целая, готовая проповедь. Слушай его, слушай очень внимательно и попроси продолжить свой рассказ.

Должен признать, что в тот момент я ощутил некое неопределенное шевеление то ли в животе, то ли совсем рядом с животом, словно бы Джоан изготовилась слушать, приложила палец к губам и подняла уши, до того висевшие по обеим сторонам головы, как у спаниеля, – боясь пропустить хоть единый слог из мудрых речений старика. А старый Мэтерс продолжал неспешно и тихо говорить:

– Я обнаружил: когда что-то делаешь, то делаешь это, потому что тебя попросили или предложили тебе сделать это, и просящим может быть кто угодно – или ты сам, или кто-нибудь другой, вне, так сказать, тебя. Надо заметить, что некоторые из поступающих предложений вполне хороши и похвальны, а некоторые – даже восхитительны. Но большинство из них плохи, более того, являются грехами, ну, в общепринятом понимании того, что такое грех. Я не очень мудрено изъясняюсь? Ты меня понимаешь?

– Прекрасно понимаю.

– Я бы сказал так: на три плохих предложения или просьбы приходится одно хорошее.

А я бы сказала, что одно хорошее приходится не меньше, чем на шесть плохих.

– Так вот, придя к такому пониманию, – продолжал старик, – я решил отвечать «нет» на каждое предложение, на каждый вопрос, на каждую просьбу, откуда бы они ни исходили – от меня самого или кого-нибудь другого вне меня. Это было простое решение, надежное и верное, но поначалу следовать ему было весьма трудно, иногда требовались героические усилия, чтобы не поддаться, и, представь себе, я ни разу не поддался, ну, не поддался полностью. Много лет прошло с тех пор, как я в последний раз сказал «да». Никто из ныне живущих, никто из когда-либо живших людей не отказал в таком количестве просьб и не дал столько отрицательных ответов, как я. Я отвергал, я не соглашался, я отказывался, я противился, я отрицал невероятное число раз.

Великолепная и исключительно необычная линия поведения. И вообще – все это исключительно интересно и благотворно-целительно. Каждое слово – целая, законченная проповедь. Исключительно, исключительно душеполезно и нравственно чисто.

– Исключительно интересно, – сказал я вслух, обращаясь к Мэтерсу.

– И вот что я еще скажу: такой жизненный принцип ведет к умиротворенности и создает чувство удовлетворенности. Тебе уже не задают лишних вопросов или вообще не задают вопросов, так как знают: ответ всегда будет один и тот же – «нет». А через некоторое время всякие мысли, которые заведомо обречены на неисполнение и неудачу, которые все равно будут отвергнуты, поленятся вообще прийти в голову.

– Но ведь бывает же так, что если от всего отказываешься, то лишаешь себя каких-то самых простых удовольствий, и жить тогда становится скучно, – начал я излагать мысль, которая не поленилась прийти ко мне в голову. – Ну вот, например, если бы я взял и предложил вам стаканчик виски, а вы бы...