Джон О`Фаррел - Лучше для мужчины нет

В конце коридора находился стол медсестры, и я решил, что ничего другого не остается. Уверенно обогнув его в поисках какой-нибудь зацепки, я обнаружил на стене большую белую доску с номерами палат и написанными под ними от руки именами рожениц. Рядом с палатой номер восемь кто-то синим фломастером накарябал "Катерина Аддамс". Адамс с двумя "д" – словно мы были членами семейки Аддамс [41] "Семейка Аддамс" – комический фильм ужасов с эксцентричными персонажами. (1991 г., реж. Барри Зонненфельд) . Ошибка показалась мне не такой уж неуместной, когда в зеркале над столом мелькнуло мое лицо.

Я подошел к палате номер 8. Попробовал пригладить волосы, но они упорно стояли торчком. Я тихо постучался и вошел.

– А-а-а-а-а!

– Здравствуй, Катерина.

– А-а-а-а-а! – закричала она.

Наверное, то была схватка – если не естественная реакция на мое появление.

– Какого хрена ты пришел? – заорала Катерина.

– Мне нужно с тобой поговорить.

– Ну и отлично, потому что мне сейчас как раз нечем заняться. А-а-а-а-а!

Кроме нее, в палате была только Джудит – с расстроенным видом дублера, осознавшего, что исполнитель главной роли все-таки поспел к началу спектакля.

– А здесь не должна присутствовать акушерка, доктор или кто-нибудь еще? – спросил я.

– У нее растянулось лишь на пять сантиметров, – сообщила Джудит, явно обидевшись, что не попала в категорию "кто-нибудь еще". – Они время от времени заглядывают, чтобы проверить, как идут дела. У меня есть сандвичи и все остальное.

– Она никогда не ест сандвичи во время родов.

– О-о…

Джудит еще больше надулась.

– Послушай, Катерина… Я во всем разобрался. И понял, в чем я был неправ.

– Поздравляю, Майкл!

Катерина привстала на кровати. В неприглядном больничном халате она выглядела почти такой же распаренной и всклокоченной, как и я.

– Мне всегда казалось, что ты злишься на меня.

– Да, я злюсь на тебя. Ты мне целиком и полностью отвратителен и омерзителен.

– Понимаю, что сейчас все так и есть, – охотно согласился я. – Но прежде ты злилась из-за того, что устала быть матерью младенцев, вот я и боялся, что ты меня разлюбила. Наверное, именно поэтому и сбегал из дому.

– А-а-а-а-а!

Джудит демонстративно подошла и с неподражаемой вялостью вытерла Катерине лоб фланелевой салфеткой – еще более мокрой, чем лоб Катерины.

– Что это за запах?

– Эфирные масла, – самодовольно ответила Джудит. – Они очень летучие и очень мне помогли, когда я рожала Барни.

– Какие еще летучие масла, Джудит? – закричал я. – Тысячи лет женщины рожали без какой-то там летучести. Скорее с падучестью.

– Прекрати, Майкл, – простонала Катерина, еще не опомнившись от последней схватки. – Ты врал мне, ты бросал меня одну, и теперь думаешь, будто можешь заявиться сюда, и я все забуду? Тебе стало скучно одному, захотелось побыть отцом, пока снова не надоест. Так вот, можешь убираться на хрен!!!

Она уже кричала.

– Помассировать тебе ноги? – смущенно предложила Джудит.

– Большое спасибо, Джудит, но мне не надо массировать ноги!

– Послушай, Катерина, ты все правильно говоришь. Но ведь это ты захотела так рано завести детей. Я делал вид, будто хочу того же, но только чтобы ты была счастлива. Все, что я делал, я делал ради тебя.

– А, понятно! Уезжал в свою квартиру, чтобы сделать меня счастливой, да? А я-то думала, причина в другом. Думала, что ты эгоистичная свинья, но теперь понятно. Понятно, что я во всем виновата. Уж прости меня за эгоизм.

– Постой, – встрепенулся я. – Что это за шум?

– Какой еще шум? – переспросила Катерина, недовольная, что прервали ее словесный поток.

Откуда-то доносился далекий жутковатый стон. Словно в шкафу заперли накачанного наркотиками старика, у которого вот-вот сядут батарейки.

– Вот опять. Ужас какой. Что это?

Джудит совсем скисла.

– Это моя кассета. Китовые песни. Помогают Катерине расслабиться.

– А-а-а-а-а, – простонала Катерина.

– Отличная помощь. Китовые песенки! Господи, типичная хиппи. Наверняка это даже не современные китовые песни. Наверняка, китовая классика шестидесятых.

– Г-н-н-н-у-у-у-у-у… – завыл кит.

– А-а-а-а-а! – завыла Катерина. – Послушай, Джудит, не можешь ты оказать мне одну услугу, – добавила она, ерзая от неудобства.

– Да? – обрадовалась Джудит.

– Ты не можешь выключить этот долбаный вой? Хватит того, что я чувствую себя жирной китихой.

– Ну, ладно.

– И прекрати втирать мне в пятки эту вонючую дрянь, а то я блевану скоро.

И мы продолжили спорить. Поскольку Катерина тужилась в схватках, то заведомо находилась в невыгодном положении. Раз или два мне показалось, что я припер ее к стенке, но то просто были особо болезненные потуги. Мы кричали друг на друга, и вдруг я краем глаза заметил, как Джудит сосредоточенно листает справочник "Естественные роды" – раздел магических кристаллов. Катерина заорала, что я думаю только о себе, а я сказал:

– Нет, я тебя люблю, дуреха трехнутая

Она назвала меня эгоистичным ублюдком, а я в ответ назвал ее скулящей мученицей. У меня была новая тактика – отныне я решил не пресмыкаться, а напа дать: пресмыкательство все равно ни к чему не привело.

– Ты меня заездила, и потому должна передо мной извиниться.

– Чего я должна? – изумилась Катерина.

– Извиниться. Да.

Я не знал, к чему приведет моя новая тактика, но отступать не собирался.

– Извиниться перед тобой? Должна? Хочешь знать, что я тебе на самом деле должна?

– Хочу, конечно.

И Катерина вместо ответа со всей силы хрястнула меня прямо в лицо. Я рухнул как подкошенный и ударился головой о металлические кислородные баллоны. Они призваны облегчать боль, но на самом деле очень хорошо умеют причинять ее. Потом Катерина заплакала и принялась колошматить меня пластиковым судном, а я свернулся на полу клубком. Потом у Катерины началась очередная схватка, и Джудит нажала кнопку экстренного вызова.

Во время родов первых двух детей я испытывал странную духовную отстраненность. Во время родов третьего ребенка я испытал физическую отстраненность – с помощью двух громил из больничной охраны. С часок я беспомощно мыкался у больницы, наблюдая, как счастливые клиенты родового отделения входят и выходят, сжимая букеты цветов и мягкие игрушки. У больничного подъезда меня удерживала слабая надежда. Колошматя меня судном по голове, Катерина каждый раз добавляла: "Я тебя люблю". Я думал, что она меня ненавидит, – у нее для этого имелись все основания. Поэтому когда охранники схватили меня сзади за волосы, согнули мое туловище пополам и поволокли прочь, едва не сломав по дороге руку, я парил в эйфории, – словно ноги мои оторвались от земли. Так оно, собственно, и произошло, когда эти гориллы швырнули меня с крыльца.