Петр Проскурин - Отречение

— Ну-ну, — усмехнулась Аленка, пытаясь сгладить возникшую неловкость, заметив промелькнувшую в лице девушки тень страдания.. — Не лучше ли поставить чаю? Ты и без того хорош, кажется…

— А состояние мое, дорогая родительница, тебя не касается, кажется тебе или не кажется, я давно из пеленок выдрался…

— Боже мой, что за язык… ты обиделся? Если так…

Аленка не договорила, ее прервала Оля, по-прежнему неотрывно, но теперь уже как-то отстраняюще смотревшая мимо Аленки на Петю.

— Я пойду, у меня сейчас встреча, — сказала она. — Я, вероятно, некстати, вам нужно решить свои неотложные дела…

— Разве это для тебя что-нибудь меняет? — спросил Петя, внезапно в упор взглянув на девушку, и в глазах у него метнулось бешенство. — Это что-нибудь меняет?

— Безусловно, меняет, — теперь уже с какой-то прикленной улыбкой ответила Оля. — Я же вижу, у вас какой-то свой семейный разговор… Я не хочу мешать… зачем? Ты вот за Денисом должен поехать… Не понимаю, почему ты так разволновался?

— Ах, ты не понимаешь…

— Петя! — предостерегающе сказала Аленка, заметив у сына начинающие подергиваться губы.

— Не беспокойся, — не поворачиваясь в ее сторону, отпарировал он. — Объясни, пожалуйста, Оля, что ты имеешь в виду…

— Оказывается, я должна тебе еще что-то объяснять? Я?

— Конечно! То есть нет… Я хотел… Просто так получилось… Я тебя и не понимаю… Я думал, что давно уже сказал тебе о Денисе… Кажется, даже предлагал тебе поехать вместе…

— То, что ты думал, не считается, и дело совсем не в твоем племяннике, — сказала девушка, поднимаясь со стула и выходя из-за стола. — Денис здесь ни при чем. Просто я вспомнила о неотложном деле, мне сегодня должны привезти из Киева посылку… Мне необходимо быть к киевскому поезду… Ты проводишь меня немного?

— Нет, — ответил он, по-прежнему сильно хмурясь и не двигаясь, не глядя на нее. — Уходи…

— Петя! Что произошло? — храбро ринулась в бой Аленка, с грохотом отодвигая свой стул и вскакивая на ноги. — Объясни…

— Не вмешивайся, мама..

Пока девушка шла по гостиной, потом одевалась в прихожей, он сидел все так же, не шевелясь, глядя прямо перед собою, но, как только мягко щелкнул входной замок, он поднялся с места, подошел к серванту, в руках у него оказалась начатая бутылка коньяку и фужер. Он налил его до краев.

— Петя, не надо! — Аленка беззвучно подошла, намереваясь отобрать у него коньяк. — Все образуется, посмотришь…

— Не трогай меня сейчас, не приближайся, слышишь? — почти закричал он, и не слова сына, а их интонация заставила ее остаться на месте. Он залпом выпил и сразу же налил еще, опять выпил, затем бережно поставил, беззвучно закрыв дверцу серванта; Аленка, застыв, даже как-то профессионально наблюдая за ним, словно потеряла дар речи, в висках сразу заныло и в затылке появилась тяжесть.

— Ах, Петя, Петя, — покачала она головой, когда сын с незнакомым, остановившимся выражением лица и лихорадочно блестевшими глазами тяжело прошел через комнату и почти обрушился на стул. — Видел бы тебя сейчас отец…

— О чем ты? Ты же знаешь, я безвольный, слабый! — он пытался говорить с вызовом и одновременно с улыбкой над своей слабостью.

— Тебе надо лечиться, сынок. Видишь, сам ты уже не можешь остановиться. Лечиться необходимо, Петя… Иначе ты пропадешь…

— Как же, поставила меня в совершенно дурацкое положение! Видите ли, пьяница! Ты ведь намеренно это сделала! — не удержав спокойного, насмешливого тона, выкрикнул он. — Может быть, ты сейчас разбила мою жизнь, Оля этого не простит… вот без нее я точно пропаду! Знаешь она какая… она потрясающая! Я таких не встречал! В отличие от тебя она может жить жизнью другого человека, составить ему счастье. Разве ты поймешь… зачем я говорю, зачем?

— Может быть, к лучшему, что Оля теперь знает… Если она такая, как ты говоришь, она не отвернется, как раз наоборот… И потом, ты ведь и пришел с ней выпивши, она скорее от этого ушла… Да еще снова полез наливать… Ни одна уважающая себя девушка не станет мириться с таким пренебрежением к себе! Боже мой, когда это только началось?

— Нет, зачем ты это сделала? Зачем ты все вокруг себя разрушаешь? — охваченный неудержимым желанием высказать наконец все накопившееся в душе за последние два года после смерти отца, он уже не мог остановиться. — Ты искалечила жизнь отца, а теперь взялась за меня, не можешь удержаться, все вокруг себя тебе надо подчинить… Такой у тебя характер… агрессивный…

— Скажи, чем я искалечила жизнь твоего отца? — тихо, сдерживаясь, чувствуя, как не хватает воздуха, с трудом спросила Аленка.

— Ты ведь сама знаешь…

— Я от тебя хочу услышать! — потребовала, слегка повысив голос, Аленка. — От своего собственного сына… Говори!

— Не кричи на меня! — сорвался и Петя и стал неудержимо бледнеть. — Ты ведь тоже никакая не жар-птица, ты только рядом со своими могущественными мужьями выглядишь выше среднего! Ну какой ты врач?

— Сколько бы ты ни нагородил жестокостей, это не ответ! Чем я искалечила жизнь отца?

— Ладно… что там считаться!

— Нет-нет, говори, это слишком страшно… Ты замахнулся на самое святое… Отвечай, я требую…

— И скажу, скажу! Бросила его в самый трудный момент, ушла к другому! Предала!

Размахнувшись, Аленка сильно ударила его по лицу; голова у сына откинулась.

— Ты! Ты будешь… ты пожалеешь об этом! — рвущимся голосом выкрикнул он, дернул головой раз, второй, торопливо отошел к окну и прижался лицом к холодному стеклу. — Уходи, пожалуйста, — глухо попросил он, стараясь успокоить вздрагивающие руки, пряча их за спину и сильно, до хруста сцепляя пальцы; затем, оторвавшись наконец от подоконника, прошел к дивану и свалился на него ничком, плечи у него затряслись; присев рядом, Аленка осторожно положила руку ему на затылок и сразу почувствовала, как он болезненно съежился.

— Не смей, — сказала она, сама едва удерживаясь от подступивших слез. — Не смей плакать, ты не имеешь права, у тебя у самого когда-нибудь будет сын, он должен вырасти мужчиной. Если она тебя действительно любит, она должна знать… она вернется… обязательно вернется, вот посмотришь, — продолжала Аленка, уже переживая за свою несдержанность и горячность. — Такое тоже бывает, ты сейчас какой-то, сынок, весь нелепый, работать по специальности не хочешь… наводнение тебя куда-то уносит, все одно к одному… Чуть ли не до туберкулеза дело доходит… и со всеми ссоришься… Зачем? И с девушками… что это такое! Ты хоть бы похитрее вел себя, что ли… Весь в отца, тот тоже притворяться не мог, хоть его режь… разве можно так жить? Какой-то вечный странник, иметь такую квартиру в Москве, такую поддержку… Я тебя хоть завтра устрою, ну чего тебя, сынок, носит по свету?