Дафна Морье - Правь, Британия!

— Эмма, послушай, — сказал Джо. — Я не позволю Мадам подвергать себя опасности. Ты это знаешь. Мистер Трембат тоже не разрешит ей рисковать. Так что не надо демонстрировать свое классовое самосознание.

Эмма ошеломленно уставилась на него:

— Классовое самосознание? Что ты такое несешь?

— Что слышала. Да, ты ее внучка, а она очень известная персона, или была таковой. Мы не родственники ни тебе, ни ей, однако она — все, что у нас есть, и мы, смею сказать, отдадим за нее жизни скорее, чем ты. Это о любви. Ты же думаешь, что родственная связь делает тебя важнее Терри, или меня, или малышей. Это не так.

— Ура! — закричал Терри. — Да здравствуют темные лошадки! Старик, никогда б не подумал, что ты такой искусный оратор. Самое время поставить Эмму на место.

Эмма, чуть не расплакавшись, вышла из комнаты. От Терри можно всего ожидать, но вот Джо… Классовое самосознание… Боже! Какое оскорбление. Никогда она не смотрела на мальчишек с такой позиции, ни на одну секунду не считала себя важнее их. Конечно, к ней особое отношение, она же внучка Мад, но этого и следует ожидать, это естественно; но то, что Джо обвиняет ее в снобизме по отношению к нему, к Терри, к остальным, — это неслыханно. Джо — вот кто настоящий сноб. Джо, с его комплексом неполноценности, оттого что не умеет читать и писать, чувствует остаточную ревность из-за этого придурка Уолли Шермена, который, бедолага, всего лишь навсего пытался быть дружелюбным, приходя к ним в дом, пытался смягчить нелегкую истину оккупации…

— Что с тобой, родная?

Выскочив из кухни, Эмма с размаху налетела на бабушку.

— Это мальчишки, — выпалила Эмма. — Иногда они просто выводят меня из себя. Я, видите ли, тебе родственница, а они нет, поэтому они меня обвинили в том, что я считаю себя главнее их, называют снобом, а это не так.

Перед тем как отправиться с Беном в очередной поход за шишками, Мад сидела и примеряла шляпы. Отказавшись от трех шляп подряд, она наконец надела задом наперед клеенчатую зюйдвестку, превратившую ее в китайского кули.

— Все мы снобы, — спокойно произнесла она, — и все мы любим считать себя главнее других. Не будь этого, мы все остались бы обезьянами. — Она позвала своего юного товарища, который лакомился у буфета в столовой мятными карамельками. — Мы с Беном наберем мешок, а потом я хочу прогуляться с ним до Таффи. Хочешь пойти с нами?

Мысль о мистере Уиллисе, засевшем в одиночестве в своем логове над спрятанным под половицей гелигнитом, и о мешках, в которые когда-то был завернут труп капрала Вэгга, так и лежащих обугленными и мокрыми на куче компоста, оказалась последней соломинкой.

— Нет, — сказала Эмма. — Что-то не хочется. И если быть до конца откровенной, тебе тоже лучше не ходить. Он слишком много знает. Может быть опасен.

— Вот потому я и хочу его повидать, — ответила Мад. — Чем больше он знает, тем больше ему льстит пребывание в наших рядах. Я знаю, как обращаться с Таффи.

Она устремилась навстречу дождю, и Эмма подождала, пока и она, и Бен, бежавший за ней по пятам, не скрылись за деревьями. Потом она прокралась наверх, следя, чтобы Дотти или старшие ребята ничего не заметили, и вошла в бабушкину спальню, намереваясь позвонить доктору Саммерсу. После того как она набрала номер, она вспомнила, что телефон теперь прослушивается. Ничего страшного. Нужно всего лишь подбирать выражения.

— Да? — дежурная хирургического отделения сразу же соединила ее с доктором, и Эмма по тону его голоса догадалась, что его ждет для осмотра следующий пациент; на разговор не более двух минут.

— Это Эмма. Похоже, что у нас неприятности.

— С ногой Терри или с бабушкиным сердцем?

— И то и другое.

— Что ж, тебе лучше привезти их обоих в больницу, и я погляжу, в чем дело.

— Не могу. Может, вы еще не слышали, что с сегодняшнего дня в районе Полдри запрещено пользоваться частными машинами. И воду нам отключили. А этот разговор прослушивается.

Услышав собственные слова, Эмма с трудом узнала свой голос. Такая смелость удивила ее. Я веду себя в точности как Мад, подумала она, я вовсе не собиралась говорить ничего подобного.

— Подожди минутку, — сказал доктор Саммерс, и интонация его голоса изменилась. Она услышала, как он положил трубку на стол и, видимо, ушел переговорить с дежурной, — прошло порядочно времени, прежде чем она вновь услышала в трубке его голос.

— Я просто проверил, Эмма. Завтра неделя с тех пор, как Терри наложен гипс. Пора его снимать и подкладывать под пятку специальную стельку. Я организую его доставку в больницу, это займет не более получаса. Если бабушкино сердце потерпит, я смогу ей заодно выписать рецепт.

— В том-то все и дело. Боюсь, это нельзя отложить до завтра, она может себе навредить.

— Понятно.

Конечно, он не понял, что происходит, но до него дошел намек, что Мад выходит из-под контроля.

— Твой отец уже уехал домой в Лондон?

— Хуже того. Он либо в Нью-Йорке, либо в Бразилии.

— Очень кстати. Ладно, Эмма. Я заеду сегодня, не знаю только когда.

Он повесил трубку. За это время, подумала Эмма, он выяснит, что творится у нас в районе, и использует все свое влияние, чтобы попытаться помочь. Вряд ли он добьется немедленных результатов, завтра ведь праздничный день; тем не менее из одного района в другой поползут слухи, и тот факт, что маленькое сообщество наказано за смерть одного военного, смерть, причины которой не доказаны, со временем подтолкнет кого-нибудь к действиям. И все же, все же… Сказать доктору Саммерсу правду, если он приедет? Не примет ли он сторону тех, кто считает наказание заслуженным? Она отвернулась от телефона, внезапно охваченная унынием. В конце концов, позвонив в больницу, она, вероятно, поступила неверно.

Выглянув в окно спальни Мад, Эмма увидела, что на поле около садовой ограды стоит «лендровер» мистера Трембата, за рулем сидит сам фермер, а из кустов появились Джо и Терри на своих костылях и направились к грузовику. Эмма распахнула окно.

— Куда вы? — крикнула она.

— На ферму, — крикнул, оборачиваясь, Джо. — Мадам знает, мы договорились вчера вечером. Поможем мистеру Трембату — нас не будет целый день.

Они заулыбались, Терри помахал костылями, и они двинулись к машине.

«Я теперь не одна из них, — подумала Эмма, — я отрезанный ломоть, мне приказано не лезть в их дела, я лелею классовое самосознание, я чужая». Она оказалась на ничейной земле между сверстниками и пожилыми; между Джо и Терри, и Дотти, и Мад.

Она еще заметнее почувствовала эту изоляцию, когда через некоторое время увидела, что шишечная экспедиция возвращается из леса не вдвоем, а втроем. Мистер Уиллис, закинув за спину большой мешок, шагал рядом с Мад и неустанно болтал. Естественно, никто и не подумал поблагодарить его, забрать мешок и распрощаться у калитки; Мад проводила помощника до крыльца, велела бросить мешок и позвала Эмму.