Майкл Муркок - Лондон, любовь моя

«Сейчас у нас будущего нет, — ласково говорит ей Мэри. — Для меня, во всяком случае. Я словно приклеилась к настоящему. Если ты принимаешь это как данность, то со временем можешь избежать ответственности. Для всего остального я слишком слаба».

«Ты слишком сурова к себе. Я все еще очень хорошая актриса. Между нами, конечно. Дети всегда переносят боль намного легче, чем взрослые, не так ли? Не потому ли это, что они не испытали настоящего наслаждения? Ох, Мэри, да я не отличу своей задницы от локтя, как говаривал мой дедушка! Здесь очень мало людей, которые хотя бы раз не воспользовались псевдонимом. — Мерль вздыхает. — Как твой папа».

Мэри испытывает к Мерль горячее сочувствие, но не знает, чем ей помочь. Она допивает шоколад и откидывается на стуле, чтобы посмотреть на улицу.

«У меня была старая, времен Первой мировой войны, фотография одного мальчика. Я думала, что он вполне мог бы быть моим отцом: очень юный парнишка с почти девичьим личиком. Но у него на форме были сержантские нашивки. Я раздобыла лупу и пыталась разглядеть кокарду на фуражке, но это мало что мне дало. Вероятно, он был человеком образованным: у него был красивый почерк. Я думала, что он был джентльменом. Наверное, он уехал в Канаду и мама за ним, но бабушка никогда не слыхала о них больше, и, конечно, они не были женаты. Эта кокарда на фуражке была в виде какого-то животного, может быть оленя. На фотографии было написано „Искр, ваш Эдвард С. Эванс“, но, думаю, тебе все это неинтересно».

«Ну, теперь-то он уже, наверное, умер, — заботливо говорит Мерль. — Я бы хотела больше помочь тебе, но мой огонь… Он питается моей кровью вот почему я такая бледная моему пламени так много нужно и все же есть некоторое утешение если представить себе сколько других женщин не выжили в огне в Дрездене в Токио в Мадриде они нашли ее в Ричмонд-парке она сказала что последовала за Робином Гудом в Шервудский лес, но мы не нашли никакого Робина Гуда хотя и наткнулись там на оленя убитого двухфутовой стрелой с оперением цветов Королевского общества любителей стрельбы из лука четырнадцатого века но и в наши дни тоже встречается немало таких любителей мне сказали что они так и не поймали мистера Гуда кто бы он ни был но он уложил по меньшей мере трех оленей…»

«Это противозаконно, не так ли? — Мэри берет Мерль за руку. Глаза ее подруги стали горячими и плоскими, как у солнечной женщины. Зрачки фактически исчезли. — Я имею в виду убийство королевского оленя. Но ты ведь была там. Ты должна знать».

«Это абсолютно противозаконно. — Мерль берет себя в руки. Она теребит складки своего роскошного платья. — Ты думаешь об Оливии де Хэвиленд? Но что они все же собираются с этим делать? Ты действительно намереваешься остаться тут навечно, дорогая? Я не возражаю, просто мне интересно. — Ее голос стал мягче, в нем появился легкий ирландский акцент. — Он просил меня вернуться к нему свободной. Мы не должны были расставаться никогда. Разве я виновата, сказала я, что не могу читать чужие мысли? Но ему, бедняжке, фантазия была нужна куда больше, чем мне».

я бы тогда умерла не знала бы что сказать я плакала всю дорогу на этом самолете но он был так слаб ему так много всего было нужно он был как все остальные видел во мне сильную женщину мать несправедливо

Мэри Газали хмурится во сне. Сестра Китти Додд поправляет легкую простынку, прикрывающую ее до плеч. Врачи выходят.

— Да, лучше бы тебе отсюда выбраться. Не нравится мне, куда они клонят, моя милая, и это истинная правда. А мой новый мальчик… Он бы тебе понравился.

я сыграла свою роль хорошо держалась за нее чем бы она ни была ничего не сказала там живет Леди Пустельга у нее в доме ястребов двадцать всех сама вырастила говорят они пытаются проследить источник жара все эти несчастные в Азии не знаю как они это делают поджигают себя маленькая пивоварня и паб рядышком на том старом месте одному только плющу уже лет четыреста когда-то я командовал сотнями и мои решения что-то значили для нашей истории все чего я прошу это отдельная комната в палате крадут вещи причем не только другие больные но чаще санитары может я слишком чувствителен улавливает миллион оттенков паровозного дыма и выхлопных газов любит смотреть как закат ползет сквозь туман я принадлежал к тайному благотворительному обществу все Лондонские совы Питер это ты на эскалаторах что-то случилось

Мэри Газали трет глаза. Теперь они оказываются вдвоем в палате.

«Не три глаза, дорогая, а то они покраснеют». Мерль вручает ей изящный платочек.

И вот наконец она оказалась в объятиях Жана-Луи, слившись с ним в танце. Он танцевал чудесно, кружа ее в воздухе. Он шептал ей на ушко сладкие слова, но теперь Крис знала, что все это сказки, а это лето, думала она, это лето в Париже — всего лишь одна страничка книги моей жизни. Короткая, веселая, маленькая страничка. Но страницы надо переворачивать, они не могут длиться, они должны превратиться в воспоминание. Сестра Китти Додд читает с некоторым недовольством. Это совсем не то, чего она ожидала от рассказа.

«Извини, — говорит Мэри. — Кажется, я опять начинаю вести себя как дура. Я говорю то, что не собиралась говорить. Кружусь на одном и том же месте, хотя пытаюсь попасть куда-то еще. Встречала ли ты хоть одну такую дурочку, как я?»

Мерль забирает назад свой платочек.

«Ты не найдешь свою куклу здесь, моя дорогая. Чтобы оставить ее при себе, тебе придется однажды выйти отсюда. В Стране грез никогда ничего не решить».

«Решить можно что угодно и где угодно! — Мэри напугана и оттого резка. — Ты знаешь это, Мерль. Ты женщина двух миров. А кроме того, ты должна дать мне время».

«Сколько?»

— Уже около десяти лет, сэр, но, по моему мнению, наблюдается некоторое улучшение. — Сестра Китти Додд встает, чтобы поприветствовать седовласого специалиста, возглавляющего вновь прибывшую процессию. — Но я не уверена насчет электрошока, сэр. Он может принести больше вреда, чем пользы.

— Думаю, что вы знаете, о чем говорите, сестра. Благодарю вас.

Поскольку обычно сестра Китти Додд не испытывает ничего, кроме недовольства тупыми докторишками, посещающими эту палату, она польщена тем, что ее наконец-то восприняли всерьез. Присев, она протягивает руку, чтобы погладить прекрасное лицо Мэри.

— Я не отдам им тебя, Мэри. Пока я здесь, не отдам.

«Вряд ли можно ожидать, что все произойдет за несколько дней». Мэри знает, что Мерль не одобряет ее, хотя и продолжает ей сочувствовать.

«Но продлят ли они тебе срок, Мэри? — Мерль переходит на тревожный шепот. — Ты обладаешь терпением. Ты самая терпеливая из всех женщин, из всех пациенток. Но иногда терпение может быть разрушительным. Лучше воевать, как твои девы в доспехах. Солнечные люди будут приглядывать за тобой, куда бы ты ни пошла. Подумай и о том, чего тебе будет не хватать. Кэтрин говорит то же самое. Она говорила это на прошлой неделе, когда ты снова отправилась в Уоддон искать своего Патрика».