Элеонора Раткевич - Ближе смерти и дальше счастья

— Спишь, спишь. Хотя… уже нет. Извини, разбудила. Спи дальше. Кстати, сделай одолжение, повернись носом вниз. Совершенно не могу заснуть.

— М-м-м… вот еще. Я привык на спине. На пузе дышать нечем. Кошмары снятся.

— Положим, тебе и на спине не верх восторга видится.

Деайним подумал что-то неразборчиво и повернулся на правый бок, откинув руку. Вот упрямец, подумала Одри, вновь засыпая. Нет чтобы сделать, как ему говорят. Компромисс ему подавай.

Около месяца Деайним рыл ямы, охотился и жевал салат. Его чуть кисловатые листья нравились Одри больше, чем терпкий виорк, Деайним же держался противоположных вкусов. Как ни удивительно, то было их единственное разногласие. Почвенные разрезы и геодезическая съемка на местности увлекли Деайнима. Одри имела свое мнение по поводу трехлапого монстра, изготовленного Деайнимом и гордо именовавшегося теодолитом, но так или иначе огромный кусок местности между Конхалором и Рахатеи был переснят на карты географические, почвенные, и биогеоценологические. Долгие скитания Деайнима после побега с каторги заставили его хорошо изучить местную флору и фауну на практике. Классифицировать Одри и не пыталась: экзобиологи Космодиста сами разберутся. Интересно, какие названия семейств они напридумывают? Парносоцветные? Бр-р. Однолепестковые? Однолепестковые Одри понравились: махровые, как гвоздики, конусы, образованные одним неимоверно длинным лепестком, словно собранным на резинку, конусы розовые, черные, красные, стеклянно-прозрачные, серые с голубыми прожилками, с плоеным краем либо, наоборот, с шнурообразным утолщением вдоль края.

Растительно-землеройно-теодолитная идиллия длилась, пока они не добрались до самых окраин Рахатеи. Уже в предместьях Одри беспокойно заворочалась. Рахатеи — город пограничный. Правда, на данный момент с язычниками очередной мир, но Деайниму встреча с ними ничего хорошего не сулила, ибо и там он был дезертиром и изменником государства. Господи, ну зачем существуют страны! Как было бы хорошо, не будь их. Хотя нет. Быть изменником государству все же лучше, чем быть изменником человечеству. Больше шансов выжить и получить пышную посмертную реабилитацию.

— До посмертной реабилитации я еще дожить намерен, — заверил Одри Деайним. — У меня есть идея.

— Пижон, — хладнокровно заметила Одри, прозондировав идею.

— Ничего-ничего. Это я тоже умею. В предместье мы пока и задержимся. Нам сейчас главное — до храма добраться. Дальше все легко.

— А ну как поскользнешься?

— Типун тебе на язык.

— Тебе на язык, ты хочешь подумать? До моего языка больше световых лет, чем тебе обычных.

«Язык» Деайниму пришлось проглотить. Световые годы также. В другое время он непременно ответил бы на шпильку ибо за словом в карман не лез, но ему было не до ехидных мыслевывертов. Успеть, только успеть.

Последнее слово в перемысле, таким образом, осталось за Одри.

Полевой храм, пыльный, потрескавшийся, благоухал цветами. Цветы тоже имели какой-то пыльный вид, да и припахивали пылью пополам с природным ароматом. Металлические браслеты стражников вспыхивали в тенистой глубине храма. Сам храм был приземистым, кряжистым, его плоскую крышу поддерживали косые колонны, исходящие из одного подножия. У входа в храм стояла чаша в форме глаза, наполненная морской водой — напоминание о слезе Аят. Чаша, почти без ножки, обреталась у ног стилизованной богини. В руке пресветлой создательницы лежала горсть земли. То был храм Аят-землеродящей, храм плодородия. Обычные небольшие колокола отсутствовали начисто, гонгов тоже не было. Зато на деревянном круге храма были разложены странные, похожие на бубны деревянные инструменты. Деайним знал, что это за деревяшки. Круговые алоты, на которых чаще играли, как на бубнах и барабанах, и очень редко — оглаживая. Круг тоже был алотой. Деревья такого размера встречаются за перевалом — не так уж часто, но встречаются. Они невысоки — в два человеческих роста, — но в буквальном смысле поперек себя шире. Метров пять в поперечнике, отсчитала Одри на глаз.

Стражники при виде Деайнима впали в состояние, промежуточное между полным параличом и административной импотенцией. Деайнима хорошо знали в обычном его облике, но и маска базарного шакала уже не могла служить прикрытием. Кейро Трей сумел доказать, что опознал Деайнима, а за прошедший месяц гонцы оповестили и Рахатеи, и провинцию о его теперешнем виде. Отсюда и произведенное впечатление. Кто ж может ожидать, что беглый каторжник, беглый заключенный Башни явится всенародно!

Деайним, собственно, и рассчитывал на общее замешательство. К моменту выхода храмовой стражи из ступора Деайним уверенно пропихался сквозь толпу, отшвырнул арбалет, вынырнул из полотнища, оттолкнулся и прыгнул. Руки стражников схватили пустоту. Деайним приземлился в самом центре круга. Гладкое дерево откликнулось колокольным ударом. Толпа забила в ладоши.

Риск был ужасный. Неудачливого исполнителя обрядовых плясок побивали горящими факелами с местной версией «греческого огня». Деайним же танцевал на обычном среднем уровне. Танцы, даже и светские, состояли здесь из серии умопомрачительных акробатических каскадов. В годы аристократического своего отрочества Деайним был недостаточно гибок, чтоб крутиться на чьих-то плечах, и слишком хрупок для «нижнего». С тех пор в танцах он не успел поднатореть, были занятия понасущнее, зато возмужал и окреп. Но никогда ему не доводилось вступать на жертвенный круг, отзывающийся на каждое движение музыкой. Одри ощутила быстро промелькнувшую в Деайниме нерешительность, почти боязнь.

— Какого черта, Дени, — ехидно подумала она, — ты такой риалот, ногами сыграешь, как руками.

Деайним едва успел поймать прыгнувшую в круг жрицу. По правилам пляски ее тело не должно коснуться пола. Иначе не видать хорошего урожая как ушей своих. Жрица, молодая мускулистая красивая девица, была умащена какой-то ароматической жидкостью, от которой ее тело, покрытое лишь расшитой металлом широкой кожаной набедренной повязкой, делалось скользким до неуловимости.

Деайним прошелся по кругу, слегка загребая ногами, отчего над толпой пронесся протяжный нарастающий гул. Храмовые риалоты мерно постукивали кончиками пальцев в свои инструменты. Колокольная полифония. Одри всегда восхищалась ритуальной музыкой и одновременно недолюбливала ее за бесконтрольность воздействия. Здесь, где каждый шаг сопровождался почти инфразвуковыми обертонами — а то и без всяких «почти», — она едва была в состоянии оценивать. Вначале Деайним держал жрицу на плече, потом она зажала ногами его вытянутую в сторону руку и выпрямилась, простирая руки к толпе. Одри подивилась силе обоих. Деайним медленно свободной рукой скользнул по плечам жрицы и вернул ее в прежнее положение, сделал несколько поворотов на полупальцах и опустился на всю ступню, сильно ударив пятками в круг: страстный стон, прерванный воплем. Деайним сделал несколько шагов: на носок, удар пяткой, удар всей ступней, дерево ответило ритмичными вскриками. Одри почти теряла сознание, толпа молящихся его уже потеряла. Оригинальная поддержка: вытянутой правой рукой Деайним держит жрицу за вытянутую правую руку, и все ее тело устремлено в одну линию с их руками. Рывок, жрица оказывается у партнера на плечах, руками и ногами оплетая его раскинутые руки. Музыка уже непереносима. Еще несколько бросков и колебаний. Бросок вверх с подкруткой. Деайним плавно опускается на колено, жрица стоит у него на плечах. Прыжок. Жрица точно приземляется на его колено, Все! Деайним берет жрицу на руки, толчок, она летит, перевернувшись в воздухе, и оказывается за пределами круга. Деайним, стоящий в его центре, сгибает колени, отталкивается, прыгает с места и приходит на четвереньки. Храмовая стража шарахается от него, как от зачумленного. Деайним подбирает арбалет и полотнище и уходит сквозь расступающуюся толпу.