Франсиско Эррера Луке - Луна доктора Фауста

– Постыдилась бы, бессовестная!

– Чего мне стыдиться: я видела однажды, как он справлял нужду. Не отвлекай меня! Хозяин наш овладел Каталиной! Слышишь, как тяжело она дышит? Вперед, дон Филипп! Покажите ей, на что вы способны! Как велико обоюдное их наслаждение, вчуже приятно! Гляди, Перико, жеребец нашего хозяина собирается покрыть Каталинину кобылку! Он не то что ты, слабосильный! Гляди! Хозяин снова обнял Каталину! Он целует ее! Какая парочка: он кусается и бьет копытом… Повезло этой лошадке… Перестань, Перико, сейчас не до тебя… Дай же досмотреть! Он снова набросился на нее! И седок под стать коню. А Каталина вьется змеей, смеется и плачет! Жеребец застыл как вкопанный и похож теперь на плотника, орудующего пилой… И у хозяина пыл не угас. Что это с нашими пони, Перико, – их тоже раззадорило! Еще бы! Попробуй-ка не обжечься, когда вокруг бушует такое пламя! Снова хозяин притянул к себе Каталину! Учись у него, пустоболт, а то только и умеешь, что бахвалиться из-за сущей безделицы! Погляди на жеребца и кобылу, на колибри, на москитов! Вспомни, как летит шмель к цветку! Ах, Перико! Я хочу увидеть звезды!..

Когда лучи заходящего солнца скользнули по склону горы, Каталина сказала Филиппу, лежавшему рядом с нею:

– Карвахаль ненавидит тебя за то, что было в Санто-Доминго, и за то, что ты немец, и за то, каким, на нашу погибель, создал тебя господь бог. Однако он мечтает стать губернатором и ради этого готов отдать тебе меня – что он и доказал сегодня, – хотя я единственная женщина на свете, способная расшевелить его. Послушай, возлюбленный мой! Притворись, что согласен с решением аудиенсии и не станешь оспаривать у Карвахаля власть! Давай вернемся в Севилью – там оценят тебя по достоинству! А если тебе еще не приелись эти дикие заросли, которых я больше видеть не могу, ты всегда сможешь вернуться сюда губернатором или архиепископом! Но ради бога, Филипп, не становись на дороге у Карвахаля: он опасней прокаженного!

Перико и Магдалена смотрели на них и не знали, что из соседних зарослей следят за любовниками глаза Карвахаля и Лимпиаса. Солнце уже наполовину скрылось за гребнем горы.

– Дон Хуан, чего мы ждем? – прошептал Лимпиас. – Сейчас самое время схватить негодяя, осмелившегося затронуть вашу честь! Наши люди наготове, – прибавил он, указывая на скалу.

– Не спешите, маэсе, – ответил Карвахаль. – Пусть все идет своим чередом.

– Посмотрите, какая красная сегодня луна, – молвил Лимпиас.

Со стороны Эль-Токуйо галопом прискакали восемь всадников. Они осадили своих коней возле Филиппа и Каталины.

– Клянусь Магометом! – воскликнул передовой, в котором Филипп узнал Янычара. – Мы уж стали тревожиться, не случилось ли с вами чего. А куда запропастились карлики?

– Мы здесь! – смущенно откликнулась Магдалена, раздвигая ветки.

Снова припомнился Гуттену Вюрцбург и пророчество доктора Фауста: «Турок клянется Магометом, двое карликов оплакивают вашу гибель. Вы умрете в ночь полнолуния, на пустыре, в присутствии красавицы, от руки испанца…»

– Изыди, сатана! – вскричал он в ужасе. – Все сходится, кроме одного: я жив покуда.

В сумерки воротились они в Эль-Токуйо. Каталина ушла в губернаторский дом, а Гуттен направился в свою хижину. У входа его кто-то окликнул, и, обернувшись, он увидел Хуана де Саламанку – одного из тех, кто переехал сюда из Коро.

– Добрый вечер! – учтиво и сердечно приветствовал он Филиппа. – Мы обедали вместе, но я почел своим долгом заглянуть к вам, дабы засвидетельствовать свое почтение.

Саламанка заговорил о достоинствах этой долины, о том, что здешние индейцы кротки и послушны, но ленивы и нерадивы и не стоят даже того, что съедают. Расходы не окупаются, и единственный выход – чернокожие. Он, Саламанка, перед тем как покинуть Коро, купил у бродячего торговца четверых рабов – двух мужчин и двух женщин, – чтобы было кому обрабатывать поле. Результаты превзошли все ожидания, как и у всех, кто последовал его примеру. Сам же Карвахаль привез сюда семерых невольников, двоих из которых, прибавил Саламанка с неудовольствием, он использует как палачей. Да, да, одному из них, Димасу, он велел прислуживать сеньору Гуттену и его спутникам… Истинным бедствием стали налоги и подати. Не сможет ли сеньор губернатор как-нибудь изменить положение?

Гуттен порывисто поднялся. Впервые с того времени, как он встретился с Вильегасом, его титуловали по-прежнему.

Саламанка намеревался было продолжить свой рассказ, но тут в хижину вошли Франсиско де ла Мадрид, Томе Ледесма, его брат Алонсо Андреа, а за ними следом – Санчо Брисеньо, Гонсало де лос Риос и некий капитан по имени Диего де Лосада, недавно прибывший в Коро.

Через полчаса в домике яблоку негде было упасть. После вечерней мессы едва ли не весь город побывал у Гуттена. Не пришли только двое: Диего де Монтес и Перес де ла Муэла.

Оставшись наконец наедине с Филиппом, падре Тудела заметил:

– Вы так долго после обеда беседовали с глазу на глаз с Карвахалем, а потом он еще уступил вам свою любовницу – вот все и решили, что власть переменилась. Будьте очень осторожны, дон Филипп: Карвахаль в избытке наделен тем, чего вам не хватает, хотя кое-чем вы могли бы с ним и поделиться.

– Говорите ясней, падре, – сердито сказал ему Филипп. – Я не люблю околичностей.

– Разум Карвахаля остер, а вы витаете в облаках. Карвахаль умеет разрешить главный вопрос – накормить людей. Видели ли вы засеянные поля вокруг Эль-Токуйо, тучные стада коров и откормленных свиней, из которых . получатся великолепные окорока?

– Видел. И что дальше?

– Вам мало? Сколько лет люди бились на бесплодных землях Коро, сколько лет царствовал там голод – и все потому, что они не хотели слишком удаляться от побережья, лелея мечту о возвращении. А Карвахаль заглянул глубже и решился позабыть о Санто-Доминго и об Испании: он задумал прежде всего сделать этот край процветающим и годным для обитания.

– Он – тиран, попирающий законы.

– А зачем нужны законы, если они не могут удовлетворить простейших и самых насущных человеческих надобностей?

– Вот не думал, падре, – ответил задетый за живое Филипп, – что вы так проворно измените свои взгляды!

– Выслушайте меня, мой юный друг, – сурово проговорил священник. – Ваш способ правления оставляет желать много лучшего. Вам бы не гоняться за химерами, о которых за эти десять лет пора бы уж и позабыть, а сделать счастливыми людей, приплывших из Испании в поисках лучшей доли. Поймите же наконец, что Эльдорадо – здесь, у нас под ногами, на той самой земле, куда мы бросаем пшеничное или маисовое зерно, во всех ее богатствах, во всем, что она может нам дать. Эльдорадо – это то, что накормит людей и укроет их в ненастье. Ваше несчастье в том, что Хуан Карвахаль, хоть он и вздернул кое-кого на виселицу и не собирается на этом останавливаться, – обрел это Эльдорадо. По этой вот простой причине все те люди, которые сию минуту клялись вам в верности, станут держать его сторону, что не помешает им называть его втихомолку тираном. Он правит ими железной рукой? Да! Но рука эта досыта кормит их.