Алексей Смирнов - Лента Mru

Марат покосился в ее сторону, собираясь что-то сказать, но промолчал.

– Семь километров – это, видать, по прямой, – сообразил он чуть позже. – Урод! Вот же козлина! Я не я буду, если не вернусь, когда заправимся! Забью ему штуцер по самое не хочу, до старости будет мыкаться!

– Солнце, смотри, – перебила его Тамара. – Видишь, над елками?

Она могла бы не уточнять, Марат видел солнце.

– Давай и правда вернемся, – попросила жена. Она встревоженно покусывала дужку очков. – Мне почему-то не хочется ехать дальше. У меня такое чувство, будто это не солнце.

– А что же это? – Марат мрачнел на глазах. – Летающая тарелка? Альфа Центавра?

– Я не знаю. Я знаю только, что мы не за Полярным Кругом. Догадываюсь об этом, да? Согласен?

– Не ори.

– Ты себя не слышишь, «не ори», – передразнила Тамара. – Останови машину.

– Зачем?

– Мне надо выйти.

– Потерпишь.

Тамара отвернулась. Машина шла осторожным ходом, выжимая километров тридцать.

– Не стоит выходить, – Марат решил разъяснить свою неуступчивость. – Как будто мало пишут про аномалии. Солнце в полночь, взбесившиеся часы – мало ли, что там снаружи.

И он покосился на плотно закупоренные окна. Марат порадовался замкнутому пространству, не доверяя внешнему воздуху.

– Может быть, ты не зря про тарелку сказал? – в голосе Тамары слышалось презрение. – Ну, понятно. От зеленых человечков тебе не отбиться, это тебе не халдеи в шашлычной.

Марат вдруг усмехнулся и ударил по тормозам. «Пежо» коротко взвизгнул и остановился; в его окна постучалась ядовитая тишина.

– Выходи, – пригласил Марат. – Девочки направо. Мальчики, как всегда, налево, но я тут посижу.

Тамара не двигалась с места.

– Ну, что же ты? – удивился Марат. Восходящее солнце потянулось лучом к его золотому зубу, но не достало.

– Я не хочу выходить, – призналась Тамара. – Я просто хотела, чтобы ты остановился. Давай вернемся и кого-нибудь подождем. Ведь должен же кто-нибудь проехать, рано или поздно.

– А ты уверена, что там будет лучше? – пробормотал муж, барабаня по приборной панели.

Тамара не ответила. Марат снова посмотрел на солнце, сорвал с запястья часы и сунул в бардачок. Вид полуночных стрелок мешал ему принять решение, но Марат не прощал помехам. Без часов стало спокойнее; он взялся было за ручку, собравшись опустить стекло, и тут же передумал, хотя ему отчаянно хотелось принюхаться и прислушаться. Тишина была полной, какой она и должна быть глубокой ночью – птицы безмолвствовали, цикады им вторили, отсутствуя в лесу и обитая, вероятно, в полях и лугах: так казалось Марату, который много бы дал за карту окрестных полей и лугов, которую ему предлагали, а он высокомерно отказался, сославшись на интуицию. Она, объяснял Марат, никогда его не подводила; благодаря интуиции он до сих пор жив, и неплохо жив. Втолковывая это побледневшему торговцу, он говорил громко и не заботился, слышны ли его речи Тамаре.

– Что, если это второе солнце, – пробормотала Тамара. Она снова обмахивалась газетой.

– Какое еще второе? – по тону Марата было слышно, что приключение ему надоело и вскоре последует взрыв.

– Когда была авария на реакторе, люди видели два солнца.

– Здесь нет никаких реакторов.

– Откуда ты знаешь? Какой-нибудь секретный, может, и есть.

– И навернулся, да? – ехидно подхватил муж. – Беззвучно и плавно?

Тамара вздохнула. Она аккуратно положила газету на сиденье, отпила из бутылки и вдруг оплела руками маратову шею, из-за чего тот вздрогнул, но сразу расслабился и принял неприступный вид.

– Медведик, ну давай, уедем отсюда, – попросила Тамара, заглядывая ему в глаза. – Я так хочу. Ты всегда, когда пьяный, кричишь, что мое желание – закон. Даже из пистолета палишь. Вот тебе мое желание. Поедем назад.

– Ну-ну-ну, – Марат вытянул губы в идиотскую дудочку и взялся за рычаг. – Не бзди, прорвемся.

– До чего же я ненавижу, когда ты такой хам! – разомкнув руки, Тамара отстранилась. Она плюнула на пол. – Сколько раз тебе было сказано: оставь свои поганые выражения для друзей, для деловых партнеров, для сук твоих, а вот меня – избавь!

«Пежо» тихо тронулся с места. Марат сосредоточенно следил за дорогой, почти улыбаясь. Из всех нарождавшихся чувств, зачастую диаметрально противоположных, он выбрал азарт – состояние знакомое и приятное. Машина шла быстрее и быстрее, пока не помчалась вновь, подобная хищному зверю, который долго лежал, затаившись, в траве, и вот наступило время атаковать: он стелится по земле, подметая сор брюхом и набирая скорость; спустя мгновение он летит, неотвратимо настигая мышь, лань, антилопу, заправщика, солнце и самый мир. Планета вращается под его лапами, ускользая, но ему только радостнее и веселее, он знает, что пусть не догонит, его попытка все равно сохранится в памяти и пейзаже.

Из ловкого барса уподобившись глупой пробке, «пежо» вылетел на широкую трассу, открывшуюся внезапно; трасса была забита машинами под самый горизонт. Марат резко развернулся и чуть не угробил стоячий «фольксваген-пассат». Какой-то кретин выкрасил «фольксваген» в невозможный изумрудный цвет; Марат сдал назад, отъехал от замершего автомобиля на несколько метров и приготовился к остановке, но его личное вмешательство не понадобилось: мотор заглох сам, и фары «пежо» вопросительно уставились на чужой багажник.

– Че пялишься? – сказал Марат приборной доске. – Хочешь ему вдуть?

– Ну, мы и попали, – протянула Тамара, завороженно глядя на очередь.

– Мы не лохи, чтобы стоять, – рассеянно обронил Марат. Он проворачивал ключ, но зажигания не было. – Что за параша такая…

– Бензин кончился, – предположила жена.

– Черта с два, посмотри сюда. Хотя должен был.

Тамара перевела взгляд на приборную доску и увидела, что Марат прав. В глубине души Тамара надеялась, что с их четой случилось некое помрачение сознания: так, насколько она разбиралась в предмете, случается; человек может выполнять сложные операции, складно говорить и вообще вести себя обычнейшим образом за счет небольшого, неповрежденного мозгового островка. Большая же часть мозга погружена во тьму, и такой человек не помнит ни себя, ни своего прошлого. Это может длиться годами, он даже может начать совершенно новую жизнь. Почему бы такому folie a deux не поразить их чету? Они бы могли проездить несколько часов, кружа и петляя, пока не настало утро. С восходом солнца они пришли в себя, и только счетчик…

Марат прищурился:

– Охренеть, да и только. Как на таможне, мамой клянусь. И почему так воняет – помойка здесь, что ли, в лесу? Или сортир?

Тамара вдруг поняла, что ее беспокоит больше прочего: тишина. Было так же тихо, как и в лесу; моторы и птицы молчали. Метрах в двухстах от них стояли какие-то люди – не то водители, не то пассажиры. Но таких было мало, остальные отсиживались в салонах. Она увидела, как от группы отделился какой-то мужчина и направился в их сторону. В руке его что-то белело. Присмотревшись, Тамара узнала бумажный лист.