Франсуаза Саган - Потерянный профиль

Вскоре, покинув укрепленную ферму с меланхоличным дворецким, мы выехали в Париж. Около пяти я уже сидела в маленькой гостиной невестки г-жи Дебу, терпеливо ожидая, пока шофер Юлиуса привезет мне из дому кое-что из одежды (домом отныне называлось то пагубное место, тот капкан, та клетка, где свирепствует Алан, мой странный муж, и куда мне путь заказан). Около восьми, опрокинув все планы Юлиуса А. Крама и г-жи Дебу, предусматривавшие интимный ужин на десять персон в новом ресторане на левом берегу, я вышла из дому и, долго пробродив под дождем, нашла, наконец, — убежище у своих друзей Малиграсов, милых пожилых супругов, выспалась у них, а к полудню следующего дня вернулась на улицу Спонтини, чтобы переодеться. Это была моя первая выходка, и ее строго осудили.

Несмотря на предгрозовую атмосферу, царившую за завтраком после возвращения блудной дочери, мне постепенно удалось заставить выслушать свою точку зрения на мое собственное будущее. Я хотела найти квартирку и работать, чтобы иметь возможность платить за жилье и пищу. Мое упрямство, несомненно, заинтриговало г-жу Дебу, и она сочла долгом присутствовать ни этом завтраке. Она теребила свои перстни и по временам тяжело вздыхала, а Юлиус оторопело смотрел на меня, как будто мои скромные притязания были верхом нелепости. Мой старый друг Ален Малиграс предложил замолвить за меня словечко в одном журнале. Он хорошо знаком с главным редактором. Тематика журнала — музыка, живопись и все, относящееся к искусству. Это мирный журнальчик, где платить мне будут, конечно, довольно мало, но где мои слабые познания в живописи на что-нибудь сгодятся. Кроме того, он сказал, что сможет устроить меня корректором в издательство, где он работает, и это также поддержит мой бюджет. Г-жа Дебу вздыхала все глубже, но я упорствовала, и она прибегла к дипломатии:

— Боюсь, моя девочка, — сказала она удрученно, — что вся эта очень интересная деятельность не даст вам многого. Я имею в виду в материальном отношении. С другой стороны, — продолжала она, обращаясь к Юлиусу, — если она так настаивает на полной независимости, — пусть! Современные молодые женщины одержимы этой манией — работать. — В моем случае это скорее необходимость, — сказала я.

Она раскрыла рот, но осеклась. Я знала, что она думает: «Дурочка, маленькая лицемерка! Ведь за вашей спиной Юлиус А. Крам». Она была готова произнести это вслух, но мой взгляд или, может быть, слабый испуг на лице Юлиуса А. Крама подсказали ей, что все не так просто. Пролетел тихий ангел или целая стая демонов, и в разговор вступил Юлиус:

— Я вас прекрасно понимаю. Если позволите, я поручу одной из моих секретарш подыскать для вас маленькую студию. Там вы можете видеться с людьми из того журнала и со всеми другими, А до тех пор, я думаю, вы можете воспользоваться гостеприимством Ирен, поскольку она его предложила.

Я молчала. У Юлиуса вырвался принужденный смешок.

— Вам не придется долго ждать. Уверяю вас, моя секретарша очень энергична.

Поддавшись на эту ловушку, я согласилась. Впрочем, Юлиус не солгал. Секретарша и впрямь оказалась энергичной

На другой же день она пригласила меня посмотреть маленькую двойную студию на улице Бургонь с комнатой, выходившей во двор, сдававшуюся за смехотворно малую цену. Секретарша была высокая молодая блондинка, в очках, на вид совсем безропотная. Когда я поблагодарила ее и сказала, что это настоящая находка, она ответила бесцветным голосом, что это входит в ее обязанности. А во второй половине дня я сидела уже в кабинете Дюкре, редактора того самого журнала Я не знала, что Ален Малиграс пользуется в Париже таким влиянием, и была столь же удивлена, как и обрадована, когда, задав мне несколько вопросов и описав мои обязанности, Дюкре тут же принял меня в штат с очень приличным жалованьем. Я побежала благодарить Алена Малиграса. Он почему-то тоже удивился, но был доволен, как и я. Решительно, я везучая. В тот же .вечер я покинула улицу Спонтини и переехала на новую квартиру. Опершись на окно, я смотрела с высоты четвертого этажа на газон в глубине двора и слушала симфонию Малера, лившуюся из радиоприемника, который любезно предложила мне хозяйка. И вдруг я ощутила себя практичной, независимой и восхитительно свободной. В свое оправдание могу сказать, что от рождения была крайне наивна и таковой осталась.

Все в том же порыве я позвонила Алану. Он ответил спокойным тихим голосом, удивившим меня. Я назначила ему свидание, завтра, около одиннадцати. Он ответил: «Да, конечно, я буду ждать тебя здесь», но я решительно отказалась. Я ощущала себя отныне одной из тех женщин с головой — героинь дамских еженедельников, — которые чудесным образом лишены нервов и со знанием дела обеспечивают счастье своего мужа, детей, шефа и консьержки. Короче говоря, этот головокружительный образ придал, по-видимому, решительности моему голосу, потому что Алан сдался и согласился встретиться в старом кафе на авеню Турвиль. Я проснулась все с тем же чувством энергии, воли и отправилась на наше свидание в уверенности, что для меня начинается новая жизнь. Алан уже пришел. Чашка кофе стояла перед ним. Он встал мне навстречу, отодвинул столик и помог снять пальто с самым непринужденным видом. Может, все уладится? Может, эти три недели были ночным кошмаром, а может, и все эти три года — наваждение? Может, сидящий передо мной молодой человек, — хорошо выбритый, в темном костюме, с учтивыми манерами, — наконец-то поймет меня?

— Алан, — сказала я, — я решила немного пожить одна. Я нашла работу, небольшую студию и думаю, что так будет гораздо лучше и для тебя, и для меня.

Он вежливо кивнул головой. Вид у него был немного сонный.

— Что за работа? — спросил он.

— В журнале, в искусствоведческом журнале, которым руководит друг Алена Малиграса. Знаешь, Ален был так любезен.

К счастью, я могла сказать ему об Алене. Он был староват, чтобы вызвать у него ревность.

— Очень хорошо, — сказал он, — ты быстро устроилась… или это давнишний план?

— Удача, — необдуманно ответила я, — или, вернее, две удачи: квартира и работа.

Лицо его становилось все более сонным, все более добродушным.

— Большая у тебя квартира?

— Нет, — ответила я, — одна комната, что-то вроде гостиной, но спокойная.

— А что мне делать с нашей квартирой?

— Это зависит от тебя. Останешься ли ты в Париже или вернешься в Америку.

— А что бы предпочла ты?

Я поерзала на стуле. Я ожидала увидеть Отелло, передо мной был Мальчик-с-Пальчик.

— Это тебе решать, — с опаской сказала я. — Во всяком случае, твоя мать, наверное, соскучилась по тебе.

Он рассмеялся веселым, молодым смехом, в котором я поначалу не уловила подтекста.

— Моя мать играет на бирже или в бридж, — ответил он. — И что я ей скажу, когда вернусь один?