Сергей Кузнецов - Гроб Хрустальный. Версия 2. 0

– Все спрашивают, - говорит она. - Можно подумать, вы остались.

Глеб кивает. Да, в этом смысле он уехал сразу после школы, встретив Таню. Студентка выпускного курса МАрхИ заставила позабыть комфортный заповедник московских матшкол. Ее подруги матерились, вслух обсуждали, кто с кем спал, и различали оттенки цветов, а не языки программирования. Ему тогда казалось - это настоящая жизнь. Сейчас и она закончилась; оказалось, Танин мир и мир пятой школы - равно ненастоящие, виртуальные: оба исчезли, словно их и не было никогда. Разве что Снежана немного напоминала Таниных подруг, но для Глеба она - словно тень на стекле, смутная и прозрачная. Видение за вуалью, черный лак в белесой паутине чулка.

– Мы все изменились, - говорит он.

– Да, - соглашается Оксана. - И, знаешь, я счастлива, что уехала. Познакомилась с Гэри, кучей других людей… я, кстати, никогда не любила матшкольных мальчиков.

– Да ты и математику никогда не любила, - говорит Глеб, - Для меня всегда было загадкой, как ты к нам вообще попала.

– Родители считали - хорошая школа, - пожимает плечами Оксана. - Ну, в общем, оказались правы. Но в математике я, конечно, ничего не смыслила. Я, наверное, единственная выпускница пятой школы, которая с треском пролетела на мехмате не по пятой графе, а по причине полного невежества.

Совпадение номера школы и графы "национальность" в советском паспорте всегда было темой шуток. Вспоминали, что одной из официальных причин погрома 1972 года называли "однородный национальный и классовый состав учителей и учащихся". Можно сказать, объект гордости пятишкольников: они свысока смотрели на выпускников 97-ой, называвших себя "девяностосемитами". Говорили, что известный анекдот ("Как ваша фамилия?" - "Рабинович". - "Я вижу, что вы рабинович, я спрашиваю вашу фамилию"), - реальный разговор одного учителя с новой ученицей.

Впрочем, когда в пятой школе учился Глеб, это было только легендой: евреев в классе было, конечно, много, но никак не больше трети - даже если учитывать дробные доли. Одноклассники любили считать - и потому каждый выпускник отлично помнил, сколько у кого еврейской крови: у Вольфсона - четверть, у Абрамова - половина. Глеб всегда говорил, что у него - четверть, но уже после школы выяснил, что в действительности - ни капли, и его бабушка, Наталья Исааковна, на самом деле была из староверов.

– Я только в Германии поняла, до чего устала от бесконечных программистов, - продолжает Оксана. - Знаешь историю, как Алик, еще когда за мной ухаживал, позвал меня в гости к Якимовичу?

Глеб качает головой. Алик учился вместе с Оксаной в "керосинке", куда поступали те, кто пролетал в МГУ. Узнав о переезде Оксаны в Нью-Йорк, Глеб сразу подумал о симметрии ее судьбы: из каждого института она выходила с новым мужем, и тот увозил ее на родину предков. Следуя этой логике, Оксана должна развестись со своим Гэри - но, похоже, дальше Нью-Йорка двигаться уже некуда.

– Я сразу сказала, что не пойду: мол, вы там только о компьютерах и будете говорить. Алик поклялся, что возьмет со всех слово: при мне - ни звука о программировании и обо всем таком прочем. И вот вхожу я в комнату - и повисает тяжелая пауза. Видимо, они и впрямь Алику пообещали, а теперь всем неловко, потому что я посреди разговора вошла. И тут Якимович неуверенно начинает: "У нас тут в отделе новая лаборантка появилась. Молоденькая совсем. И как-то вечером, все уже ушли, достаю я бутылочку красненького, разливаю, мы с ней начинаем выпивать, а потом, когда она уже встает и собирается уходить, я аккуратно так прислоняю ее к стойке винчестера…" И тут вскакивает Гена: "Постой! Какая там у вас стойка?"

Глеб смеется. Ему почему-то кажется: он уже слышал когда-то эту историю. Может, от Оксаны, а может - от кого-нибудь еще.

– На самом деле, это тестовая история, - поясняет Оксана. - Настоящие программисты обычно оживляются и начинают мне объяснять, что это должна быть не стойка винчестера, а стойка процессора. Или наоборот, потому что я всегда путаю.

– Да я никакой не программист, - вздыхает Глеб. - Даже диплом по солитонам писал.

Интересно, думает он, помню я сейчас, что такое эти солитоны? Как там было у Бродского: чтобы забыть одну жизнь, нужна как минимум другая. Другая жизнь - это с Таней, и ее он прожил. Вероятно, лишь когда закончится другая жизнь, можно вспомнить первую. Так теперь и случилось.

– А ты думаешь, Зюганов может победить на выборах? - спрашивает Оксана

– Шутишь? - отвечает Глеб. - Посмотри, что по телику творится. С этим покончено. Ты скажи лучше, кого из ребят видела?

– Да почти никого, - пожимает плечами Оксана. - Вот Емелю, Ирку, Абрамова и Светку Луневу видела, благо, они вместе работают… Феликса еще - а так почти никого.

– И как они?

– Нормально. Мало изменились. Приятно, что они как-то нашли себе нишу в совке.

Слово "совок" никто не говорил уже лет пять и Глеб снова думает: Оксана тоже мало изменилась. Живя в Москве, он, наверное, видит одноклассников реже, чем наезжавшая сюда Оксана. По большому счету, это неслучайно: уже десять лет назад он знал, что им не о чем говорить. Глеб старался походить на Таниных друзей и не хотел возвращаться к тому, что осталось позади. Теперь следует признать: силы потрачены зря - встречая старых приятелей или даже незнакомых матшкольников, вроде Оси, Глеб чувствует, будто вернулся домой. Немного грустное возвращение человека, который понял, что мало приспособлен для жизни в других местах. Нечто подобное, вероятно, испытала бы Оксана, репатриируйся она в Москву.

– Было приятно их повидать, - продолжает она. - Особенно Емелю. Он был какой-то очень светлый. Вспоминал, как мы вместе учились.

– Было дело, - кивает Глеб. Ему тоже было что вспомнить.

– Он, кстати, недавно Маринку Царёву встретил. Тебе не рассказывал?

– Нет.

Маринка Царёва. Суток не прошло, как Витя сказал: "Это все из-за Маринки Царёвой", - и вот снова. Первая красавица класса, исчезнувшая, по словам Феликса, сразу после выпуска, - почти как Глеб.

– У меня было ощущение, что между ними что-то есть… мне показалось, неслучайно он мне рассказал, лишь когда мы вдвоем остались.

– Думаешь?

Вот странно. Никогда бы не подумал, что одноклассники могут заводить любовниц и изменять друг другу. Почему-то казалось: для них до сих пор секс - скорее тема для шуток, чем реальное действие. Да, они шутили в школе о сексе… почти всегда о сексе. Однообразные шутки подростков, которые видели голых женщин лишь на репродукциях картин из Эрмитажа.

– Я не знаю. Вы же все в нее были тогда влюблены.

– Ну, только не я, - качает головой Глеб. - Ну, Чак, Абрамов, Вольфсон… как, кстати, он поживает?

– Не знаю, - раздраженно отвечает Оксана. - Почему вы все думаете, что, если мы оба живем в Америке, то общаемся друг с другом больше, чем вы с нами? Между нами четыре часа лета и три часа разницы. Впрочем, сейчас я специально взяла билет через Сан-Франциско, чтобы с ним повидаться.