Эдвард Радзинский - Наш Декамерон

- Да они сейчас все разрешают!

- Бедный Д.! - продолжаю я. - Всего-то не дожил… Распретили… Ты думаешь, это… надолго?

- Что же делать?.. Двадцать лет не разрешали. Она за это время стала старая. Не могу же я ей этого сказать!

- Да, - говорю я, - не можешь.

- Только я тебя попрошу…

- Да, да, я понял… Никому об этом предложении! И главное, нельзя отказаться, это теперь будет просто смешно!

Он провожает меня через декорации. В опустевшем рыцарском зале уже нет балетных девушек. В полутьме в готических креслах сидят друг против друга сморщенная старуха и усатый старик. Старик читает вслух Пастернака.

- Она играла Натали Гончарову в двадцатом году в знаменитом фильме Пудовкина, а он в пятидесятых играл Сталина. Здорово похож, а?

Гляжу, действительно: старый Сталин упоенно читает Пастернака старухе Гончаровой.

- Но что же делать? - продолжает стонать мой друг. - Не могу я, не могу отказаться! Мне больше этого никогда не предложат!.. Проклятый день…

- Приходи сегодня на спектакль. Мы сможем увидеться. (Как всегда, в повелительном наклонении.)

- Да, хорошо бы нам увидеться сегодня. Завтра в ночь я улетаю.

- И куда же? (Как всегда, насмешливо, так что собеседник чувствует себя идиотом.)

- В Америку.

- Что это за поездка?

- Туристская. Буду путешествовать…

- Снимают фильм по повести Д., - начинаю я.

- Да, "Любовь"… Любовь-любовь… - Она вздыхает. - Как же я хотела когда-то сыграть ее… после "Поезда". Но…

- Ты должен это сделать (позвонить) и объяснить ему (режиссеру)… Ты обязан убедить его… (И т. д., и т. п.) Я его ненавижу (это уже об актере - Тургеневе в гробу)… Хотя когда-то я с ним дружила (то есть спала)… Я тогда играла и Нину в "Маскараде", и Дездемону. Как он был красив, куда все подевалось?! Ну, он значительно старше меня (они одногодки, с одного курса)… И вот однажды он возненавидел меня за что-то (стала спать с другим красавцем?)… В "Отелло" он напивался и, дыша винным перегаром, наклонялся надо мной, изображая, как Отелло душит Дездемону. На самом же деле он зверски меня щекотал и сладострастно произносил свою реплику: "Черты лица спокойны". Но что я могла поделать? Если бы я пожаловалась, он задушил бы меня по правде!

Бедная, беззащитная, забитая суперзвезда! Когда ее роли (Дездемона и Нина) осмелились передать молодой актрисе и та начала играть, она грозно встала в кулисах. И когда юная дебютантка выходила на сцену, она зверски щипала ее за задницу. И молодая актриса не смела пожаловаться. Юное дарование предпочитало ходить с синей задницей, потому что знало, что такое гнев этого "беззащитного существа". Например, театральному администратору, который на гастролях осмелился поселить суперзвезду не в тот номер (а ее вечную соперницу в тот), она принесла в кровать коровье дерьмо и аккуратно разложила его под одеялом…

Внезапно я почувствовал бешеную ненависть к ее требовательному голосу, капризному лицу, ненатуральным жестам, к ее вечной ненависти к другим. Мне мучительно захотелось сделать ей больно.

- Кстати, тебе не рассказали?..

- Ему разрешили снимать "Женщину из Достоевского".

- Странно, что он ничего тебе не сказал, - говорю я.

- Нет. Это не странно. Так же, как не странно, что ты мне это сказал. - И, не давая мне ответить, она продолжает: - Я дала прозвища всем своим знакомым. И все думала: как же мне назвать тебя?.. Тебя, который так часто говорит о добре, о Боге и который самый жестокий и самый злой из всех, кого я знаю. Сейчас наконец я придумала тебе прозвище. Хочешь, скажу? - И торжественно выпаливает: - Церковь Спаса-На-Крови!