Сергей Кузнецов - Подобно тысяче громов

Шиповский сидел за столом, заваленным журналами. В руках - свежий номер "The Face". Антон даже облизнулся: картинки в нем всегда были психоделически-продвинутые и, как уже говорили в Москве, "стильные".

Редакция журнала, о котором судачила вся Москва , размещалась в сталинском доме рядом с кинотеатром "Прогресс", ставшим после повсеместного внедрения видео таким же ненужным, как и большинство других кинотеатров. Первый номер должен был выйти осенью - а сейчас Шиповский показывал Антону макет обложки. Обложка была большая, раза в два больше обычной, картинка в меру психоделичная, хотя на вкус Антона недостаточно кислотная. Наверху округлым и как бы расплывающимся шрифтом значилось: "ЛЕТЮЧ".

– Круто? - спросил Шиповский.

– Да… - с уважением протянул Антон. - А что такое "Летюч"?

– Это наше название, - объяснил Игорь. - Я буду всем говорить, что образовано от "Лермонтова" и "ТЮТЧева".

– А Тютчев разве без второго "т" пишется?

Шиповский захохотал.

– Да это шутка! - сказал он. - Это же в честь Саши Воробьева названо! Его школьное прозвище. Воробей, Летюч. Он за все это башляет.

Здорово, подумал Антон, у человека есть деньги, а все равно врубается. Жалко, мой брат Костя не такой. Антон всегда мечтал дать ему попробовать кислоты, да Костя не согласится. А как было бы хорошо съел марку, посмотрел вокруг, сразу понял, как устроен мир. А может, и правильно оставить все как есть: Костя зарабатывает деньги, я постигаю внутренний космос. Разделение обязанностей.

– Круто, - сказал Антон, - прямо русский "The Face".

– Что "The Face", - махнул рукой Шиповский. - "The Face" отдыхать будет по сравнению с нами. И Wired с Ray Gun'ом.

Антон не понял, причем тут Рейган, но промолчал.

– Потом мы еще клуб откроем. Миху Ворона позовем, Лешу Хааса, Врубеля… всех. LSDance умоется. И коммерчески это будет полный верняк, - сказал Шиповский. - Ты знаешь, сколько крутых сейчас пересаживаются на драгз с водки?

– Ну, не знаю, - протянул Антон, вспомнив недавнее посещение загородного особняка.

– А я - знаю, - продолжал Шиповский. - Вот у Димки Зубова куча народу берет: и траву, и экстази, и даже кислоту. Иногда, говорит, настоящие новые русские приезжают: крутые тачки, дорогие костюмы, все дела. Так что мы будем делать по-настоящему массовый журнал, без умняков.

Потом пили чай на кухне: Шиповский, Антон и Дима Зубов, не то редактор, не то дизайнер в том же "Летюче". Прихлебывая, Антон думал, что хорошо бы совершить диверсию на чайной фабрике - накрошить туда грибов… совсем капельку. Подумал - и устыдился: вот как измельчали психоделические люди со времен Тимоти Лири! Говорят, тридцать лет назад добрый доктор Тим предлагал впрыснуть ЛСД в водопровод - это вам не грибы в чай, конечно. Совсем другой масштаб.

На кухню заглянул молодой человек в несколько неуместном деловом костюме, хотя и без галстука.

– Гош, чай будешь? - спросил Шиповский.

– Какой тут на хуй чай, - загадочно ответил молодой человек, взял чашку Антона и скрылся.

Оказалось - это Гоша, сотрудник дружественной риэлторской фирмы. Они делили с редакцией "Летюча" трехкомнатную квартиру, принадлежащую все тому же Воробьеву. Все они - Шиповский, Воробьев, Дима и даже Гоша не то учились в одной школе, не то жили в одном дворе где-то в районе Фрунзенской.

– Вы что, так и общаетесь всем классом? - спросил Антон, взяв себе другую чашку.

– Да нет, - сказал Дима. - Я о большинстве народу вообще ничего не знаю.

– Ты вообще - отрезанный ломоть, - сказал Шиповский. - Даже на похороны Милы Аксаланц не пошел.

– Какая Мила? - заинтересовался Антон, - та, которая…

– Да, под машину бросилась, как раз недалеко от школы. А ты ее знал?

– Да нет. - Антон смутился. - Знакомый рассказал… а чего это она?

– Она всегда была странная какая-то… У нее с Аленой Селезневой была какая-то своя игра… в какое-то королевство… Вот Зубов, кажется, рассказывал.

Зубов пожал плечами:

– Что-то не припоминаю… Алена вроде говорила, но я забыл уже.

– Алена, что, тоже, с вами училась? - удивился Антон.

– Ну да, - кивнул Шиповский, - в одном классе.

Надо будет Горскому рассказать про королевство, подумал Антон, и тут опять появился Гоша. Ни к кому не обращаясь, он снова выматерился и отхлебнул чаю из второй Антоновой чашки.

– Два месяца пасу коммуналку, - объяснил он, - все согласны на всё, одна баба хочет переехать с доплатой в тот же район, в двушку. Спрашиваю: "Деньги-то есть?" Отвечает: "Да". Ищу варианты. Один, другой, десятый. Коммуналка очень хорошая, на Кропоткинской, в переулке. Наконец - нашел. Клиентка довольна, все остальные тоже созрели, устали ждать. На той неделе - подписывать и платить. И вот - приходит, денег, говорит, нет. Вышла, мол, осечка. И что я столько времени мудохался? Поеду вечером в "Армадилло", расслаблюсь по полной.

Выпалив все это одним духом, Гоша вылетел с кухни. Антон засобирался следом.

– Номер-то подаришь? - спросил он Шиповского.

– Даже на презентацию позову, - ответил тот. - Друзья Горского - мои друзья.

Антон вышел в коридор. Гоша как раз закрывал дверь за своей незадачливой клиенткой.

– Успеха тебе, - сказал ему Антон. Тот кивнул - скорбно и сосредоточенно.

Под металлический лязг за спиной Антон повернул на лестницу - и сразу увидел в проеме подъездной двери знакомый силуэт. Имя он крикнул вполсилы, как-то даже неуверенно, но Лера услышала и обернулась.

Июнь, 1980 год

Меня зовут Боря Нордман. Я плохо говорю букву "р", и потому все смеются, когда я представляюсь. Несколько лет назад я стал картавить нарочно: Здг’аствуйте, меня зовут Бог’я Ног’дман. Теперь смех - признание моего остроумия.

Сегодня мы пьем у Андрея Альперовича. Андрей не картавит, ему нет нужды строить из себя шута. Он - интеллектуал и антисоветчик, каждый вечер слушает вой глушилок по "Голосу Америки", не скрывает, что его дядя уехал в Израиль, а выпив, намекает: я тоже собираюсь - туда . Разумеется, когда придет время. Я думаю, Альперович сам не верит, что время придет скоро: иначе почему вместо учебника по ивриту зубрит "Правду" и выступает то с политинформацией, то на конкурсах политической песни. Ленька Онтипенко играет на гитаре, а Альперович сочиняет стихи. Стихи, честно говоря, дрянные: вот недавно он слепил ко Дню Антифашиста песню, которая начиналась словами "На нашем шаре жив еще фашизм". Явился гордый, прочитал с выражением. Я долго смеялся, а потом сквозь смех сказал: "На нашем шаре жив еще пиздец". Мы должны были петь эту байду хором, и Альперович умолял никому не рассказывать мою переделку. Я умею хранить тайны, я нем как могила - зато Ленька Онтипенко растрезвонил всему классу. На репетиции все безумно ржали, я даже предложил несколько раз спеть вариант с "пиздецом", чтобы он потерял свою привлекательность, но меня послали. Все, разумеется, обошлось, но пели вразнобой, а в зале хлопали и ржали в самом неподходящем месте - к удивлению учителей.