Сергей Кузнецов - Подобно тысяче громов

– Зачем тебе?

Не понимает. Слышь, Горский, он еще спрашивает - зачем? Потому что каждая частичка тела - волосы, зубы, ногти - дает власть над человеком. Если, конечно, знать способы. А скажи, Горский, у меня натурально получилось?

– Не очень, - говорит Горский, - я догадался. Но я-то тебя давно знаю, а Зубов, считай, первый раз видит.

Я прячу кулек в карман. Вот будет прикол, говорит Антон, если менты тебя остановят, обыщут, подумают - трава, а окажется - волосы.

И начинает рассказывать длинную историю про человека, который курил гроб Пушкина.

Давным-давно, еще в шестидесятые, жил в Москве человек. Может, он был хиппи, может, битник, короче, жизнью он жил вольной, тусовался с разными людьми, ездил по всей стране, отрывался не по-детски. Но жил при этом с родителями - потому что в шестидесятые квартиру было снять еще труднее, чем сегодня. А родители его были люди образованные, глядели на сына и подозревали: что-то здесь не то. Не иначе их мальчик травку покуривает . В какой книжке они про эту самую травку прочли, я не знаю, но конопли, разумеется, в глаза не видели, нюхать не нюхали, не говоря уж о том, чтобы курить.

И как-то раз, когда человека этого не было дома, решили его родители постирать его штормовку - как раз после какой-то дальней поездки. И в кармане нашли бумажный пакетик - прямо как вот этот. А в нем - не то опилки, не то стружки, не то солома, не то трава. И вот мама велит:

– Ты, отец, сверни мне цигарку, дай мне закурить этой травы, а саму меня к стулу привяжи, чтобы чего не случилось.

Я же говорю, марихуаны они в глаза не видели, нюхать не нюхали, не говоря уж о том, чтобы курить. И что? от нее бывает, тоже не знали - вот, значит, и велела мать себя к стулу привязать, буквально как Одиссей перед сиренами. Люди они были, как я уже сказал, образованные. Отец цигарку свернул, мать пыхнула. Отец спрашивает: как, мол, оно тебе? Странно как-то, отвечает мать, не то голова кружится, не то галлюцинации начинаются, да и руки что-то немеют.

Посидела она так на кухне пару часов, отвязал ее отец от стула, а тут сын приходит. Родители ему всё рассказывают, так, мол, и так, нам все известно, не отпирайся, мы всю твою траву выкинули, а какую не выкинули - выкурили. А сын смотрит на них в ужасе и говорит:

– Мама! Что ты наделала! Это же был гроб Пушкина .

Короче, ездил он куда-то по пушкинским местам, а там в шестидесятые как раз Пушкина перезахоронили. И он, значит, отщипнул от гроба кусочек - типа на память. Потом, конечно, хвастал, говорил:

– Моя мать - единственный человек, который курил гроб Пушкина.

И не просто, замечу я, курил - но даже вставило ее от этого. А почему? А потому что Пушкин был эфиоп. Как Хайле Силассие.

Я выхожу на кухню поставить чайник, Антон спрашивает:

– Горский, а для чего ему волосы?

– В магии, наверное, будет упражняться, - отвечает Горский. - Не знаешь, что ли, для чего людям волосы?

Волосы, ногти и зубы. То, что дает власть над другими. Дает силу.

Я возвращаюсь в комнату, чайник, три чашки.

– А почему Алена не пришла? - спрашивает Антон. - Позвонить ей?

– Да что звонить, - отвечает Горский. - Она и так все знала. Куда раньше нас с тобой.

Тут Антон замечает меня и спрашивает: А ты из волос Зубова куколку будешь делать?

Конечно. Не в милицию же идти. Как-нибудь сами разберемся. Милиции нет дела до Милы Аксаланц, моей соседки по даче. Девушка, которая прожила свою жизнь в вымышленном королевстве, конечно, шизанутая, на всю голову больная, совсем куку.

А что за магия? спрашивает Антон. Смесь вуду и кроулианства, отвечаю я.

Понятно, говорит Антон, каждый мужчина и каждая женщина - это звезда. Знаем, читали.

Это самая популярная цитата из Кроули. Каждый мужчина и каждая женщина - это звезда. И еще: Do What Thou Wilt . Наверное, даже Зубов знает. Может, он даже считает, что сам Does What He Wilt .

Многие удивляются, как вуду может сочетаться с Кроули. Удивляться тут нечего: вуду - не догма, а руководство к действию. Оно принимает в себя любые практики и религии - от католицизма до кроулианства. Думаю, даже у Билли Грэма что-то можно взять - неясно, правда, на хрена.

– А ты из Димы сделаешь зомби? - спрашивает Антон.

– Зачем? - отвечаю я. - Просто убью.

Почему-то все думают, что вуду - это обязательно про зомби. Я знаю: чтобы сделать зомби, не нужно ни власти, ни силы, ни умения - штука в том, что какие-то гаитянские наркотики настолько мощно вырубают сознание, что человеком становится легко управлять. В этом нет ничего хитрого - но и ничего интересного тоже нет.

– Давно практикуешь? - спрашивает Антон.

– Года полтора, - отвечаю я. - Вот, машину себе наколдовал.

Я не говорю ему, что машина недавно поломалась. Колдовать не так-то легко. Это не бизнес - тут деньги легко не даются.

– А ты проходил посвящение, стал магом, да? - продолжает спрашивать Антон.

– Меня скорее следует назвать филью-ди-санта , - отвечаю я гордо и встаю.

Мне пора идти. Надо подготовиться.

Убить человека не так-то легко. Это не шутки, не баловство. Надо твердо понимать, почему ты хочешь это сделать. Надо ясно представлять: только что Дима Зубов сидел здесь на диване. А через несколько дней его не станет. Надо твердо понимать, почему ты это делаешь. Почему смерть Милы Аксаланц - достаточная причина, чтобы убить человека.

Ведь, честно говоря, не поспоришь - она была шизанутая, на всю голову больная, от дефлорации - куку, так ничего и не поняла, умерла глупо и бессмысленно. У нее не было ни воли, ни силы, ни власти. Естественная убыль, иначе не скажешь. Она бы и так умерла, рано или поздно.

Но все равно: каждый мужчина и каждая женщина - звезда. Шизанутая, больная на всю голову звезда.

…Итак, отравленную марку мог подбросить Жене любой, говорит Горский. Он опять стоит у доски, небрежно ходит взад-вперед, артистично тыкая указкой в схему - семь кружков, цветик-семицветик, стрелочки, сердечки, знаки вопроса.

Однако, продолжает он, это было ясно с самого начала. Таковы требования жанра. Герметический детектив. Шесть подозреваемых, одна жертва. Если автор халтурщик, то убийца - тот, на кого меньше всего падает подозрение. Если автор работает хорошо, подозрение падает на всех в равной степени. Хотя, конечно, нельзя забывать об идеологических предпочтениях автора.

Что я имею в виду? спрашивает Горский и сам отвечает: К примеру, в советских детективах старый большевик не может оказаться преступником. И даже старый заслуженный рабочий. Опять же, если детектив написал англичанин и действие происходит где-то в Европе, среди немцев и французов, вряд ли единственный затесавшийся в их ряды британец окажется убийцей. Или, возьмем, к примеру, евреев. Ни один уважающий себя русский автор не рискнет делать главным преступником еврея: побоится выглядеть антисемитом.