Оксана Робски - Устрицы под дождем

Хорошо, что никто не видит этого позора.

Как и ожидалось, они оказались отвратительными. Повар в супермаркете, наверное, одной рукой пироги печет, а другой суши заворачивает. И иногда путает: начинку для пирогов и рис для суши. А может, ему просто так больше нравится. Или, в целях экономии, вообще готовит из одного и того же. Если бы у Маруси был свой супермаркет, она бы так и делала.

Маруся поймала взгляд матери.

Надела еще один ролл на вилку.

Постаралась проглотить, не жуя.

Третий пришлось жевать.

Мать удовлетворенно наблюдала за дочерью.

На четвертый Маруся вылила весь оставшийся соевый соус.

Собирается она уходить в свою комнату?!

Мать тщательно вытирала стакан полотенцем.

Некоторые супермаркеты делают порции суши из четырех штук. Но, конечно, не этот, не у метро.

Мать пошла к себе.

Маруся с удовольствием выкинула последний ролл в открытую форточку.

Открыла холодильник, достала колбасу, воровато оглядываясь. Отрезала кусок так, чтобы он не был слишком маленьким, но чтобы и мать не заметила.

Докторская. Свежайшая.

И без хлеба отлично пошло. С огурцом. И холодной картофелиной, которую так вкусно было макать в соль.

Мать больше не выходила. Когда пришел с работы ее муж, Маруся уже спала.

Константин Сергеевич смотрел на пристегнутую к кровати Олю и не мог до конца понять, что же произошло.

Значит, Маруся не зря говорила, что она Маруся. А они держали ее здесь, думая, что у нее невротическая депрессия.

А говорят, в госучреждениях бардак…

Теперь все то же самое он должен говорить Оле.

Ангелина Петровна уехала на какой-то семинар, а он должен был разбираться с этой девушкой, мало чем, честно говоря, отличающейся от предыдущей.

– Отвязать вас? – спросил Константин Сергеевич.

– Как хотите, – сказала Оля.

– Я отвяжу вас. А вы обещайте мне вести себя хорошо.

Он осторожно расстегнул ремни.

Оля рывком вскочила, села, поджав ноги.

– Где я? Что это такое? Почему меня здесь держат? Кто вы такие? И где моя мама?

«Ну, точно, – подумал Константин Сергеевич, – все по новой».

– Ваше имя Оля? – уточнил он на всякий случай.

Она молчала.

– Ответьте, пожалуйста. Или я буду считать бессмысленным отвечать на ваши вопросы.

Оля медленно кивнула.

– Значит, Оля? – настойчиво повторил он.

Оля еще раз кивнула.

– Ну, отлично, – вздохнул Константин Сергеевич. – Итак, вы в отделении психотерапии.

Оля молчала. Она думала о том, что еще вчера в это время у нее была свобода. О которой она так мечтала. И которой так глупо распорядилась.

– Вам необходимо пройти курс реабилитации, – говорил доктор в белом халате, расстегнутом ровно настолько, чтобы была видна массивная пряжка ремня на его джинсах, в которые была заправлена такая же, как халат, кипельно белая рубашка.

– Где моя мама?

– В ближайшее время вы ее увидите.

– От чего это зависит?

Константин Сергеевич замялся…

– Что я должна делать? Вы же чего-то хотите от меня? Я-то ведь вам ничего не сделала? Значит, вы что-то от меня хотите!

– Ну… в общем-то…

Она ждала.

– Мы отвечаем за ваше психологическое состояние. С сегодняшнего дня и еще… какое-то время… год… или два… И… это не государственная программа, как вы, может быть, понимаете… Вам помогают частные лица… И ждут содействия от вас…

– Чем помогают?

– Ваше финансовое состояние и психологический комфорт…

– Почему я не могу выйти?

– Запущена некая программа… пока рано показывать вас общественности…

– Так что я должна делать? Сейчас! И когда я буду свободна?

– Свободна? – Константин Сергеевич пожал плечами. – Ну, смотря в каком смысле… вы, в общем-то, свободны… а делать… Сейчас за дверью сотрудники милиции ждут, когда вы готовы будете дать показания… Вы готовы?

– Показания?

Оля не совсем понимала, что от нее хотят.

– Вам надо будет ответить на их вопросы. Максимально честно и искренне. Вы ведь уже все рассказывали доктору, который лечил вас, как только вы сбежали.

– Рассказывала, – сказала Оля и подумала: «Не надо было».

– Им эти все подробности пока не нужны. Это не официальный допрос. Просто вы поможете найти вашего похитителя. Договорились?

Оля улыбалась. И молчала.

– Договорились? – переспросил Константин Сергеевич. – А я послежу, чтобы они не слишком вас утомили.

Сотрудники милиции оказались двумя пожилыми мужчинами в мятых пиджаках и с усами. У одного они были черные и пушистые, а у второго короткие и колючие.

Тот, у которого были черные и пушистые, подвинул кресло к Олиной кровати и сел.

С короткими и колючими огляделся вокруг и присвистнул. Сделал вид, что не поймал неодобрительный взгляд Константина Сергеевича.

Первый расспрашивал Олю про дом.

– Найти не смогли бы?

– Нет, – кивнула Оля. – Вряд ли.

Он спрашивал: ну кирпичный дом или деревянный?

Оля не знала. Как определить, что находится под краской?

Сколько этажей, какие окна?

Два этажа и подвал. Обычные окна. В подвальной ее комнате – очень маленькие.

Она однажды хотела из него вылезти – невозможно. Это когда она бумагу ела. Размачивая слюной.

Крыша мягкая кровля или металлочерепица? А у соседей какие крыши?

Обычная крыша. Зеленоватая такая. А крыши соседей не видно было. Сосны.

Сколько она шла до того места, где ее нашли?

Оля не шла. Она бежала. Всю жизнь, наверное.

А конкретнее? Час? День?

Она не знала.

Приходили в дом люди?

Нет, никогда никого.

Она не знает, кто ему звонил. Ему все время все звонили.

Она помнит, что было написано на пакетах с едой, которую он привозил. Она может им написать тоже.

Она не знает его имени. Он хотел, чтобы она назвала его Дедушкой. Он говорил, что сделал и пережил за свою жизнь столько, сколько другим для этого потребовалось бы десяток жизней.

Он ничего не говорил про работу. Про сотрудников – говорил. Что они воры и идиоты. Нет, конкретнее нет.

Обычная внешность. Не очень высокий. Нет, не как доктор, доктор высокий. А Дедушка… ну, тот человек… не очень высокий…

Нет, на вас он совсем не похож. Ну, разве что ростом. И у него нет усов. Он очень за собой ухаживает. Он бреется каждое утро.

Фоторобот? Хорошо.

Константин Сергеевич говорит, что они привезут ее.

Какие книги он читал? Какие журналы? Им важна каждая мелочь. Марка его телефона?

Черненький такой, и крышка открывается, как у духовки.

У него много машин. И он все время новые покупал. Да, все время. Разные.

Нет, в марках она не разбирается.

Да, она слышала все эти названия, но сказать где какая – не может. Больше всего ему нравилась такая большая, черная.

Нет, он никогда не упоминал, где живет.

Наверное, он русский. Да, точно, русский. Вы? Не знаю, наверное, русский. Нет? Извините, тогда не знаю.