Тони Моррисон - Джаз

– Потеряла кое-кого, – ответила она. – Засунула куда-то и забыла, куда.

– А как нашли?

– Искала, вот и нашла.

Мы сидели и молчали. Потом кто-то постучал в дверь, и миссис Трейс пошла открывать. Кто-то сказал: «Вот тут и вот тут. Всего-то работы на две минуты».

– Я по две минуты не работаю.

– Ну пожалуйста, Вайолет. Я бы не стала тебя просить, но, понимаешь, срочно нужно, срочно.

Они вошли в столовую, миссис Трейс и женщин женщина, которая упрашивала ее сделать ей укладку: «Вот тут и тут. Ну и вот здесь чуть наверх. Не завивать, а просто подвернуть, ты знаешь как».

– Идите в ту комнату. Я быстро, – это она нам сказала, когда мы поздоровались, но никто никого не знакомил.

На этот раз мистер Трейс сел не у окна. А рядом со мной на диване.

– Фелис. Это означает счастливая. Ты счастлива?

– Конечно, нет.

– Доркас не была уродливой. Ни внyтpeннe, ни внешне.

Я пожала плечами.

– Она использовала людей.

– Только если они сами того хотели.

– Вы хотели, чтобы она использовала вас?

– Наверное, хотел.

– Ну а я нет. И слава Богу, что ей это теперь не удастся.

Я пожалела, что сняла свитер. Платье у меня сверху всегда туго натянуто, что я ни делаю. Он смотрел в лицо, не на тело, и я даже не знаю, почему я разнервничалась, что мы остались одни в комнате.

Он сказал:

– Ты злишься, потому что она умерла. И я тоже.

– Это вы виноваты.

– Я знаю. Я знаю.

– Даже если вы ее не убили, если она сама захотела, все равно это вы.

– Это я. И до самой своей смерти буду я. Хочу тебе сказать кое-что. Я в своей жизни не видел никого более жалкого.

– Доркас? Вы хотите сказать, что все еще тоскуете по ней?

– Тоскую? Ну да, если ты имеешь в виду, что мне нравилось, что я чувствую к ней. Тогда да.

– А миссис Трейс? Как она?

– Мы зализываем раны. После того, как ты зашла к нам и рассказала, дело пошло быстрее.

– Доркас была холодная, – сказала я. – До самого конца у нее слезинки не выкатилось. Я ни разу не видела, чтобы она из-за чего-нибудь плакала.

Он говорит:

– А я видел. Ты знала, какая она жесткая, а я видел ее совсем другой, мягкой. И мне выпало заботиться о ней.

– Доркас? Мягкая?

– Доркас. Мягкая. Та девочка, которую знал я. Если у нее был панцирь, это не значит, что ее ничто не мучило. Никто не знал ее так, как я. Никто не пробовал ее любить.

– Зачем же вы стреляли, если вы ее любили?

– Боялся. Не знал, как надо любить.

– А теперь знаете?

– Нет. А ты, Фелис?

– Делать мне больше нечего.

Он не засмеялся, поэтому я сказала:

– Я вам еще не все сказала.

– А есть что-то еще?

– Вам, наверное, надо знать. Последнее, что она сказала. Перед тем как… заснула. Все визжали: «Кто это сделал? Кто в тебя стрелял?» Она сказала: «Оставьте меня в покое. Я вам завтра скажу». Она надеялась, что завтра будет жива, и меня ввела в заблуждение. Потом она стала звать меня, хотя я была рядом, стояла рядом с ней на коленках: «Фелис. Фелис. Ближе. Ближе». Я почти что прижалась к ней лицом. Чувствовала Фруктовый запах в ее дыхании. Она вся была в испарине и чего-то шептала про себя. И глаза у нее все время закрывались. А тут она открыла их широко и сказала, громко так: «Есть только одно яблоко». Да, вроде яблоко. «Только одно. Скажи Джо».

– Видите? Она о вас о последнем вспоминала. Я была рядом, прямо у нее под боком, ее лучшая подруга, во всяком случае я так думала, но ради меня она не захотела поехать в больницу и сохранить себе жизнь. Она дала себе умереть прямо при мне вместе с моим кольцом, и даже не подумала обо мне. Ну вот. Все. Я вам сказала.

Вот тогда он улыбнулся во второй раз, но улыбка у него была не довольная, а грустная.

– Фелис,– сказал он. И все повторял: – Фелис. Фелис. – В два слога. Не как обычно произносят мое имя. Включая и отца.

Женщина с завивкой прошла мимо нас к двери, болтая по пути: «Спасибо, пока, Джо, извини, что оторвала, до свидания, дорогой, не расслышала, как тебя зовут, милочка, ты золото, Вайолет, просто золото, пока».

Я сказала, что мне пора идти. Миссис Трейс шлепнулась в кресло, откинула голову и свесила руки. «Люди гады, – сказала она. – Настоящие гады».

Мистер Трейс говорит: «Да нет. Просто комичные». Он посмеялся немного в подтверждение своей мысли. И миссис Трейс тоже. И я тоже, только как-то неестественно, потому что эта женщина вовсе не показалась мне смешной.

В доме через дорогу кто-то поставил пластинку, и через открытое окно была хорошо слышна музыка. Мистер Трейс сидел и покачивал в такт головой, а миссис Трейс щелкала пальцами. Потом она встала и сделала несколько движений перед ним, а он улыбнулся. И они стали танцевать. Как-то по-стариковски, что ли. Смешно было на них смотреть. И тут я по-настоящему засмеялась, но не потому что они так забавно танцевали, нет. Я почувствовала, что я тут лишняя. Не надо мне тут быть. Смотреть на все это.

Мистер Трейс говорит:

– Давай-ка, Фелис. Покажи нам, как ты умеешь. – И протянул руку.

Миссис Трейс тоже говорит:

– Да, Фелис, давай. А то сейчас пластинка кончится.

Я отнекалась, но вообще-то мне хотелось потанцевать. Потом, когда все кончилось, я стала искать свой свитер, и миссис Трейс говорит:

– Приходи к нам, когда захочешь. Во всяком случае зайди, я тебя подстригу. Без всяких денег. Тебе пора снизу подровнять.

Мистер Трейс сел и потянулся. И сказал:

– В этой квартире явно не хватает птиц.

– И граммофона.

– Ого, выбирай слова, детка.

– Если у вас будет граммофон, я принесу пластинки. Когда приду делать прическу.

– Слышишь, Джо? Она принесет пластинки.

– Да, чувствую я, придется мне искать новую работу. – Он тронул меня за локоть, когда я шла к двери. – Фелис. Тебя правильно назвали. Помни это.

Скажу матери правду. Она гордится, что украла этот опал, я знаю. Гордится, что не побоялась – в отместку тому, в костюме, который заподозрил ее, когда она и не думала воровать. Моя мама вообще-то честная, над ней даже люди смеются. Она, например, возвращает в магазин перчатки, если ей случайно дали две пары. Или отдает кондуктору пятаки, которые находит в трамвае. Как не в большом городе живет. Отец в таких случаях хватается руками за голову, а люди в магазине и в автобусе на нее смотрят, будто у нее не все дома. Я понимаю, что это для нее значило украсть то кольцо. Она гордилась собой, что осмелилась в кои-то веки нарушить правила. Скажу ей, что я все знаю и что мне не кольцо нравится, а то, что она это сделала.

Пусть оно будет у Доркас. Я рада, что так вышло. Оно и вправду подходило к ее браслетам и к тому дому. Стены там были белые с серебряным, и бирюзовые занавески на окнах. Обивка на мебели тоже бирюзовая, а коврики, которые хозяйка свернула и убрала в пустую комнату, белые. Только в столовой было как-то мрачно. Наверное, она еще не успела ее отделать, как она любит, и поэтому поставила туда для украшения только блюдо с рождественскими апельсинами. Ее собственная спальня была в бело-золотых тонах, но та, в которую положили Доркас, рядом с мрачной столовой, выглядела совсем простенько.