Гор Видал - Майра

Когда он ступил одной ногой на подставку, я остановила его:

– Надо снять эти ужасные ковбойские сапоги. Ты раздавишь оборудование.

– Зачем, ничего не случится, я думаю… – он попытался спорить.

– Расти! – строго сказала я. – Делай в точности то, что тебе говорят. Ты же не хочешь, чтобы я сказала Мартинсону, что ты не идешь навстречу, не так ли?

– Нет… нет, – стоя сначала на одной, затем на другой ноге, он стащил сапоги. У него были белые носки; на одном красовалась большая дырка, из которой выглядывал палец. Он дурашливо ухмыльнулся:

– Надо же, тут куча дыр.

– Ничего страшного.

Маленькая комната заполнилась вполне приятным запахом теплой кожи.

Он послушно встал на подставку лицом к стене, так, как я велела. С самым профессиональным видом я измерила объем груди, а затем с удовольствием провела рукой вдоль его смуглой теплой спины, отслеживая линию позвоночника вплоть до того места, где он скрылся под белыми джинсами, преградившими моим рукам путь к замечательно невинным ягодицам.

– Отлично, – сказала я, сделав запись в антропометрической карте. – Теперь измерим вес… сто семьдесят четыре фунта… и рост – шесть с четвертью. Хорошо, ты можешь выйти.

Он сошел с подставки. К моему удивлению, он все выполнял с легкостью – очевидно, наш обед в «Быке и петухе» придал ему уверенности.

– Этот доктор действительно может мне что-то подтянуть, и это сработает? – Расти был явно заинтригован.

– Он так думает. Конечно, он должен будет посмотреть тебя сам. Это только предварительное обследование, которое, уж если мы заговорили об этом, Дядюшка Бак приказал оформить как обычный осмотр и таким образом убить двух зайцев сразу, если следовать его манере красочно выражаться.

– Вы имеете в виду рост, вес и тому подобное? – Он по-прежнему не выказывал никакого беспокойства.

– Совершенно верно, – ответила я, уже готовясь поколебать его самоуверенность. Я взяла со стола маленькую бутылочку. – Это для анализа мочи.

На его лице был написано удивление, но бутылочку он взял.

– Зайди за ширму, – я показала на белую загородку в углу комнаты.

– Но… – начал он.

– Что? – ласково переспросила я.

Не произнеся больше ни слова, он зашел за ширму, недостаточно высокую, чтобы скрыть его. Он повернулся к стене; потом стал возиться со своими брюками. Затем была долгая пауза в полной тишине.

– В чем дело?

– Я… не знаю. Мне кажется, у меня задержка мочеиспускания, или как там это называется.

– С чего это? Расслабься. У нас масса времени.

Слова «масса времени» произвели наилучший эффект.

Жидкость с журчанием потекла в бутылочку. Затем он

привел свою одежду в порядок и протянул мне свою «пробу», которую я взяла (пораженная теплом стекла – внутри у нас действительно огонь!) и осторожно наклеила на нее этикетку с его именем. Вся процедура была проведена без единой фальшивой ноты.

– Теперь нам осталось только сделать рисунок позвоночника. Расстегни пояс и ложись лицом вниз на стол.

Похоже, только сейчас он почувствовал, что история может повториться. Он замялся:

– Может, лучше подождать, пока я увижусь с доктором?

– Расти, – я говорила спокойно, но твердо. – Я просто следую указаниям доктора, ты тоже должен следовать моим указаниям, и ничего больше. Что тут непонятного?

– Да, но…

– Какие могут быть «но» при испытательном сроке?

– Да, мэм! – Он понял. Он, быстро ослабил ремень и расстегнул брюки, затем, стараясь удержать их на месте, лег на стол лицом вниз. Это было сладостное зрелище: стройное, мускулистое тело, вытянувшееся во всю длину, как только что принесенная жертва одному из древних жестоких богов. Руки были раздвинуты в стороны, и я с некоторым удивлением заметила, что он крепко прижимает ладони к столу, очевидно, инстинктивно вспоминая прошлый случай.

Я накрыла его спину большим листом бумаги. После этого карандашом для ресниц я медленно провела по линии позвоночника от основания шеи до границы брюк.

– Все идет очень, очень хорошо, – в моих собственных ушах мой голос звучал в точности как у популярной во все времена Лоран Дэй.

– Немного щекотно, – донесся глухой возглас. Трицепсы подрагивали под тонкой шелковистой кожей.

– Ты боишься щекотки? – передо мной открывалась неожиданная перспектива. Замечательно. Моя программа была организована таким образом, что включала возможность неожиданных импровизаций.

– Ну, не очень…

Но я уже взяла в руку большую аппетитную ступню (снова удивившись теплу тела, ощущаемому через носки) и тихонько провела пальцем по ступне. Результат был как при электрошоке. Все тело внезапно содрогнулось. Рефлекторно он резко выдернул ступню из моих рук.

– Пусти, черт! – гневно крикнул он, совершенно забыв, где находится.

Я рассвирепела:

– Если ты еще раз так сделаешь, я тебя накажу.

– Прошу прощения, мисс Майра, – он растерялся. Он смотрел на меня через плечо (бумага, на которой я чертила, упала на пол). – Похоже, я боюсь щекотки сильней, чем думал.

– Гораздо сильнее. Или, может, я сделала тебе больно. У тебя не очень-то накачанные ноги, согласен?

– Да, да. Я мало тренируюсь… так, летом, иногда…

– Давай взглянем, – с некоторым трудом я стянула с его ног носки. Будь мне свойствен фетишизм по отношению к мужским ступням, как бедному Майрону, я была бы на седьмом небе. Что меня, однако, взволновало в нем, так это был присущий всем представителям сильной половины Америки страх по поводу того, не исходит ли от них дурной запах. На самом же деле запах почти не чувствовался.

– Ты, должно быть, только что из душа, – сказала я.

Он уткнулся лицом вниз.

– Да… только что.

Я тщательно обследовала все пальцы, крепко держа их, словно опасаясь, что какой-нибудь из этих маленьких розовых поросяток вдруг решит сбежать и увлечет за собой всех остальных. Расти, впрочем, не проявлял признаков смущения, разве что тело его несколько напряжено.

– Хорошо, – сказала я, отпуская его ногу. – Ты уже учишься держать себя в руках. Щекотка – это признак сексуальных страхов, ты знал об этом?

Неясное «нет» с конца стола.

– Поэтому-то я и удивилась твоей реакции на мое прикосновение к ступне. После того, что ты говорил в «Быке и петухе», я не могла и вообразить, чтобы ты чувствовал себя скованно с женщиной.

– Я думаю, это от неожиданности, – лучшее, что он мог сказать в ответ. В том положении, в котором он находился, ему было явно не до обычной манеры хорохориться.

– Извини, – проговорила я спокойно, спустив его брюки до колен.

Как я и рассчитывала, он слегка ахнул, но не попытался встать, а только ухватился руками за край брюк в надежде удержать фронт на последнем рубеже.