Евгений Лесин - По Кабакам и Мирам

– Ты не заговаривайся, старая карга! – автоматически перешли и мы на сказочно-повествовательный лад. – Ты сперва доброго молодца и красную девицу напои, накорми, потом снова напои, снова накорми, потом налей, потом поднеси рюмашку, потом за опохмелочкой сбегай, а потом…

– Да не будет у вас никаких потомов, касатики, – заулыбалась щербатым ртом Луиза, – Нешто я не знаю, кого ко мне на последний фуршет присылают?

– Это кого же? – насторожилась Лукас.

– Ну, как? – радостно осклабилась Луиза, доставая из лифчика длинный свиток. – Государственных преступников, которые на рабочем месте пасьянсы раскладывают или почту личную проверяют под видом деловой. Потом ещё бездельников, которые на летучку опаздывают. Кроме того, негодяев, вольно или невольно нарушающих дресс-код без уважительной причины. Затем, лиходеев, смеющих говорить с начальником, не облобызав предварительно его ботинки. Ну и так, по мелочи…Продолжать, или узнали себя?

– Мы пасьянсы на работе не раскладываем! – попробовала оправдаться Лукас.

– Не раскладываем, нет, – подтвердил Лесин. – Они у нас никогда не сходятся.

– Да чего уж там, пейте! – махнула рукой Луиза. – Вы на свой внешний вид поглядите, неформалы.

– А как вы нас убивать будете? – осторожно спросил Лесин. – И когда?

– Да выгоню вас через часик на улицу, там вас бомжи-вампиры и прирежут, проспиртованных-то. Кровушки вашей вдоволь напьются. Так что наливай, наливай касатик, и мне налей, я-то здесь останусь, в тепле.

– Не меняешься ты, Луиза, – вздохнул Лесин, пригубив очередную рюмку. – Вечно против нас выступаешь, а на нашей ведь стороне – правда!

– А у вас все бомжи – вампиры? – интересуется тем временем Лукас. – Или так, через одного?

– Кто ж их, окаянных, знает, – беспечно призналась Луиза. – Мы всех, кого из Единого Офисного здания выгоняем, так величаем.

– Что, ни разу не проверяли? – не поверила Лукас.

– Свят-свят-свят! Кто же по доброй воле из офиса в неизвестность прыгнет?

– А мы вот прыгнем! – храбро сообщил Лесин. – Айда с нами, Луиза.

– Нет, нет, и не просите! Оттуда ведь, – она перешла на заговорщицкий шёпот. – Никто не возвращался!

– А чего им возвращаться! – заметила Лукас. – Если у вас тут – офисное рабство, а у них там – свобода, равенство и братство!

– Концерты в метро, – элегически поддакнул Лесин.

– Тихо вы, под статью меня подвести хотите, что ли? – побледнела Луиза. – Нету в метро никакой жизни, это всё клевета и навет наших конкурентов из Лодейного Поля. Нет там ни земляничных полян, ни конопляных лугов, ни свечного заводика, ни домика с видом на Кремль, ни пикничков на берегу Сходни, ни оргий в ночь на Ивана Купалу, ни Деда Мороза со Снегурочкой в новый год…

Постепенно она запьянела, начала заговариваться, называть нас Серёгой и Октябриной, а потом и вовсе отключилась. Чтобы не беспокоить пожилую женщину, мы сами убрали все со стола – в удачно обнаружившийся возле барной стойки чемодан – и, не оборачиваясь, шагнули в очередную неизвестность. Где нас уже давно ждали.

Кто ждал? Да ясно же было сказано: бомжи и вампиры. Вампиры без определённого места жительства и бомжи, питающиеся человеческой кровью. Идём, сами от себя шарахаемся – вдруг набросимся? Страшно.

Хотя вроде тихо. Воплей и скрежета зубовного не слышно.

– Заманивают, – подозревает Лукас.

– Притаились, – осторожничает Лесин. – Сейчас подпустят поближе и…

– И сожрут, меня первую, потому что я толстая, – Лукас взгрустнула.

– Это почему же тебя первую? Я толще, это во-первых, а во-вторых, я нежный, а ты грубая.

– А ты грязный и хромаешь. А я мягкая и красавица. И я толще тебя. И выше.

– Ну, морально, может, и выше, зато этически я чище и – главное – я толще!

– Нет, я толще! Давай животами меряться!

– Давай! Чур, не жухать только. Втяни, втяни живот-то.

– Зачем же я буду живот втягивать? Тогда ты выиграешь, а это нечестно.

– Нечестно, если ты выиграешь, ну хватит уже – живот не выпячивай, не выпячивай, втяни живот-то.

Стоим на трамвайной остановке, как дураки, оба красные, злые, животами меряемся. Толкаемся, конечно, чуть содержимое чемодана не выронили.

Уф. Устали. Присели. Хлопнули – за примирение. Всплакнули.

– Ты, – говорит Лесин, – толстый и красивый парниша.

– А ты, – Лукас отвечает, – толстая и прекрасная дама. Я тебя на руках почему, думаешь, не ношу? Потому что ты тяжёленький.

– А я тебя тоже не ношу. Потому что я слабенький, а ты могучая.

– И чемоданчик у нас, – это уж хором, – тоже тяжёленький. И на душе поёт свирель.

Мы вообще часто хором разговариваем. Русские про нас говорят: у дураков мысли сходятся. А французики – про нас же – иначе излагают: великие умы встречаются. Теперь вы понимаете, почему водка «Кутузов» вкусней коньяка «Наполеон» и почему мы супостатов, как котят, при Бородине, Ватерлоо и на Чудском озере разбили?

Да. Так вот. Сидим, по сторонам смотрим. Прямо перед нами – рельсы трамвайные. В принципе все нормально, так даже и должно быть. Трамвайная остановка, а рядом трамвайные же рельсы. Ничего удивительного. Вот если б над трамвайной остановкой троллейбусные провода висели – вот тогда было бы удивительно.

Но сами рельсы! Кривые. Или даже – узорные. Выложены относительно ровной синусоидой. Стоим, шокированные. И даже больше того – фраппированные.

– Кто так рельсы кладёт? И зачем? Нет, ты скажи мне, кто так рельсы кладёт? – паникует Лесин.

– Кто-кто? Луиза с Марсианием, бомжи с вампирами! Откуда мне знать. Смотри – трамвай.

И правда. Трамвай. Едет. По странной какой-то траектории. Хотя почему странной? Аккуратно по рельсам. Зигзагами и едет.

– Если б автобус был, – выдал экспертную оценку Лесин, – я сказал бы, что за рулём – пьяный шофёр.

– Вагоновожатый. Только… он и в самом деле – в драбадан!

И точно. Вагоноуважаемый шофёр рулил, пьяно улыбаясь. В одной руке у него была бутылка пива, в другой – фляжка с коньяком.

– «Коньяк Шофёрский», – прочитала Лукас.

Тут из подворотни выкатился мужичок в рваных шортах на босу ногу и – прямо на рельсы. Лежит, песню поёт.

– Дави! Дави его, гада! – переживает сердобольная Лукас.

– Ну, может, всё же не надо? Может, пусть лучше объедет? – кровожадничает Лесин.

Не тут-то было. Трамвай на полном входу врезается в бездыханное тело мужичка (чем-то он явно смахивал на нашего старого знакомца Адольфыча) и… останавливается. А Адольфыч (для простоты будем называть его Адольфычем, хотя, он, кажется, был Петрович) начинает остро критиковать вожатого.

– Что ж ты, – надрывается, – делаешь? Тут люди лежат, а ты… Уснул, гад?

А шофёр трамвая и правда уже спал. Адольфыч отполз, пассажиры с гиком и песнями вывались из вагона.