Эдуард Тополь - Роман о любви и терроре, или Двое в «Норд-Осте»

Правда, не то очень убежденные, не то кодированные. Одна тетка была кодирована, это точно. Потому что она твердила все время одно и то же: «Мы попадем в рай, мы попадем в рай». Какая-то совершенно ненормальная…

Аня Колецкова:

Никакого «стокгольмского синдрома» я там не испытывала, а чувство жалости, сочувствия к ним – это с течением времени стало все больше усиливаться. Я и раньше догадывалась, что наше телевидение показывает совсем не то, что есть на самом деле. А здесь, я в этом действительно убедилась. Потому что и телевидение, и радио говорили про нас бог знает что – что нас пытают, что в зале реки крови… А на самом деле это были вовсе не те люди, которые рубят головы и отрезают уши, как обычно показывают по ТВ. Жестокости никакой я не видела. Например, такая вещь: многие женщины пришли на спектакль без запасных прокладок, а у них начались критические дни. Так женщина-чеченка отдавала им свои гигиенические средства – это не сходится с тем, как обычно чеченцев описывают…

Наталья Н.:

Это вообще примечательно: мы были заложниками, и они могли в любую минуту любого из нас ударить, убить, расстрелять. А мы их жалеем. Потому, наверное, что наша судьба была все-таки не так однозначна. А они были обречены погибнуть, даже если бы они вдруг всех нас отпустили. И они это знали, и мы. Но как же нужно довести людей, чтобы они на это пошли! Особенно меня поразило, насколько они молоды – у них, я думала, и мозгов-то еще нет принимать правильные решения. На балконе сидела девчонка – ей, ну дай Бог, 16 лет, симпатичная такая куколка. И по ее лицу было видно, что она не собиралась и не хотела умирать. Но они все зависели от мужчин…

«Одна из важнейших задач шариата состоит в том, чтобы внушить мусульманам, что им следует вести себя не так, как делают это обреченные на муки ада иудеи, христиане и многобожники».

«Мусульманство… представляет собой лучшую из всех существующих общин. Неверные, которые ненавидят Аллаха, вмеcте со своим заблуждением и неверием станут топливом для огня, а в глазах Аллаха они "подобны скотам, и даже более заблудшие"».

«И никогда не будут довольны тобой ни иудеи, ни христиане, пока ты не последуешь их путем, скажи, что путь, который показал Аллах, – есть настоящий и прямой путь. А если ты последуешь за их страстями после пришедшего к тебе истинного знания, то не будет тебе от Аллаха ни близкого, ни помощника спасти тебя от гнева Аллаха».

«…никто за всю историю человечества так беспощадно не убивал мусульман, как русский народ или же власти, которые им управляют. За последние десятилетия счет идет на десятки миллионов мусульман, сегодня русский народ стал смертельным орудием в руках мирового сионизма».

«Поклонение джихаду – шестой столп ислама. Но если кяфыры захватят хоть кусок исламской земли, то этот фахр оставляет все остальные столпы ислама, выходя на второе место после шахада…»

«Аллах повелел делать джихад. Что получим взамен? Аллах простит ваши грехи и введет в сады, где текут реки (в рай). А в этом мире? Помощь от Аллаха и близкая победа».

«Арабы до ислама были пастухами. С исламом они стали правителями мира».

Александр Сталь:

Около двери села шахидка, на ней был пояс с пластитом. В отличие от других шахидок, она сразу открыла свое лицо, поэтому мы прозвали ее Гюльчатай. На вид – совсем молодая, обычная кавказская девушка. Она постоянно хмурилась – было видно, что очень нервничает. Другим шахидкам было лет по шестнадцать – двадцать. У них, кроме поясов с пластитом, были гранаты и пистолеты. Но они плохо разбирались в оружии, и старшие боевики учили их пользоваться пистолетами прямо на месте.

Нашу дверь охраняли два или три молодых боевика, не снимавших масок. Вооружены АК с рожками, на спине – сумки с патронами, у всех по нескольку гранат, у некоторых – самодельные подствольные гранатометы.

Один водил в туалет, другой стоял на посту. Иногда они заходили в зал и охотно общались с заложниками. Первый сказал, что ему восемнадцать лет и уже три года он воюет с русскими, причем в школе он доучился то ли до третьего, то ли до пятого класса. Ему очень нравилось поднимать сотовые телефоны, валявшиеся в большом количестве в проходе, и возиться с ними, изучать. В первый день эти телефоны часто звонили, он поднимал их и с явным удовольствием разговаривал с родными заложников в высокомерном тоне.

Асламбек Аслаханов:

Я помню, как на второй день Лужков сказал, что на всякий случай надо предусмотреть и вероятность использования газа. Надо, говорит, выяснить, какие последствия бывают.

Хотя у меня с Лужковым не раз были серьезные конфликты из-за этнических чисток, которые устраивает московская милиция, но видеть его в работе мне не приходилось. А тут… Он ходил и диктовал начальникам своих департаментов продовольствия и здравоохранения задания: выяснить, как влияет длительное сидение на местах. Какие лекарства нужны? А если там есть язвенники, сердечники, диабетики? А сколько там детей? Может быть, для детей примут теплую одежду, обувь, носки шерстяные? Или матрацы? Я, честно говоря, поражался: он не только командовал, а ходил-проверял. Где привезли? А ну покажите! А сколько домов рядом? У меня спрашивал: «Они действительно отморозки? Могут взорвать?» Я кивал: могут. Он говорит своим: если, не дай Бог, ДК взорвется, соседние дома могут пострадать или вообще рухнуть. Значит, давайте людей готовить к эвакуации в гостиницы такие-то и пансионаты такие-то. Дальше Сельцовскому, своему министру департамента здравоохранения: там семьсот заложников, сколько нужно машин «скорой помощи»? С расчетом одна машина на два человека – 350 машин собрать, чтоб дежурили тут постоянно. Такие-то больницы подготовить. Если, не дай Бог, взрыв, то ранения будут осколочные. Значит, готовить больницу Бурденко, там пулевая хирургия. Хотя нет, туда далеко везти, надо поближе. Значит, создать здесь отряды хирургов, пуская сидят в штабе и в соседних больницах – их кормить, поить и т.д., чтобы все находились близко…

Анастасия Нахабина:

Вообще на второй день все чеченки ходили с открытыми лицами, они их закрывали только перед камерами. Мы даже примеряли их шапочки с чадрой. С ними и поговорить можно было, они спокойно говорили о том, что действительно готовы умереть, и объясняли почему.

Марат Абдрахимов:

Потому что там, во-первых, задета гордость репрессированного народа. Во-вторых, там восемь лет войны. И они без конца устраивали эти показушные тревоги – вбегали в зал с диким криком «Ложись!», вытаскивали гранаты. Естественно, весь зал падал вниз, под кресла, и – какое удовольствие было на их лицах! Это не передать – радость, улыбки. Они стояли над нами и говорили: «Вот! Теперь вы знаете, что мы испытываем там уже восемь лет. А вы здесь ходите в театры и получаете удовольствие».