Малькольм Брэдбери - Историческая личность

– Он всегда опаздывает, – говорит Хашми.

– Его врожденная болезнь, – говорит Говард, – а моя – изъять его из памяти. Интересно, что это подразумевает.

Группа смеется. Говард говорит:

– Кто-нибудь видел его с начала семестра?

– Ну, – говорит Мерион, – он не из тех, с кем мы общаемся.

– Он придет, – говорит Майкл Беннард, – он всегда приходит.

– Мы можем начать без него, – говорит Мерион. – Думаю, мы все проработали материал.

– Нет, – говорит Говард. – Я считаю, что нам следует послушать упражнения Джорджа на тему социальной перемены. Это будет знаменательным событием.

В этот момент дверь вздрагивает, а затем открывается. В проеме стоит студент; он несет большую стопку книг, достающую от уровня его паха точно под подбородок. Его подбородок более или менее удерживает стопку в равновесии. С двух пальцев его рук, подсунутых по стопку, свисает глянцевый новый портфель.

Утвердившийся круг впивается глазами во вторженца, который словно бы полон апломба.

– Извините, я опоздал, сэр, – говорит он. – Я всю ночь работал над моим докладом. Закончил сию минуту.

– Берите стул, – говорит Говард, – установите его в кругу.

– Подержи мои книги, – обращаясь к Мерион, говорит студент, чей вид очень аккуратен; он притаскивает стул и вдвигает его в группу, громко царапая пол. – Так правильно, сэр? – спрашивает он. – Мое лицо с того места всем видно?

– Вполне достаточно, – говорит Говард. – Послушайте, я просил вас приготовиться к этому занятию за лето, а не оставлять до последней ночи.

– Я хотел, чтобы он был совсем свежим, – говорит студент. – А кроме того, я все лето крутил в Шотландии.

– С кем крутили? – спрашивает Говард.

– Я крутил фильмы в Шотландии, – говорит студент.

– И скрутил хоть один? – спрашивает Майкл Беннард.

– Достаточно, – говорит Говард, – пора начинать. Теории социальной перемены.

– Если вы мне дадите полминуты, – говорит студент, – мне надо разобрать книги. Вы не против, если я принесу стол, их несколько стоят в коридоре.

– Мы их только что вынесли отсюда, – говорит Говард, – и что это, собственно, такое, Джордж?

Студент уже начал располагать книги по сторонам своего стула; из каждой торчат клочки туалетной бумаги, несомненно отмечающие необходимейшие ссылки.

– Я постарался быть строго научным, – говорит студент, – мне бы не хотелось напутать с таким решающим вопросом, как этот. Социальная перемена, сэр.

– Мне это не кажется необходимым, – говорит Говард, – но мы начнем с того, что истолкуем сомнение в вашу пользу. Теперь вы готовы?

– Еще одну крохотную секундочку, – говорит студент; он лезет в свой глянцевый кожаный портфель и достает голубую картонную папку. Из папки он извлекает пухлый документ, исписанный мельчайшим почерком, кладет его на колени и поднимает голову. – Готов начинать, сэр, – говорит он.

Имя студента Джордж Кармоди; он пользуется репутацией жутчайшей личности. Группа смотрит на него, взвешивая, сумеют ли они его подавить; испытать их терпимость нелегко, но Кармоди каким-то образом умеет испытывать ее до предела. Они встречались друг с другом еженедельно вот уже два года; они разделяли многое и многое, вместе прошли через черные чистилища прозрений; они обрели близость, слитность. Они изменялись вместе, проходя через полнейшие преображения личности, которые в Водолейте являются устремленной вперед духовной необходимостью, – студенты здесь внезапно обретают новые образы существования, причем в такой степени, что кардинально меняются не только одежда, прическа, внешность, но и каким-то образом вся физиология и физичность. Аккуратный, респектабельный выпускник престижной школы стал раздражительным, пролетарским Майклом Беннардом; хрупкая светлая девочка-подросток стала темноглазой Фелисити Фий. Но Кармоди оставался чужд этим преображениям духа и кредо; он изменился больше всех, изменился, ничуть не изменившись. Вот он сидит на своем стуле, сияюще поглядывает вокруг и в процессе этого излучает нереальность. Он – проблеск из другой эры, своего рода историческое оскорбление. В эру волосатости вся растительность у него на лице чисто выбрита, до того чисто, что персиковый пушок в верхних областях его лица кажется грубой щетиной рядом с ободранным докрасна эпидермисом его щек и подбородка. Бритва побывала и на его шее сзади, обеспечивая его стрижке точные ровные линии. Из неведомого источника, неизвестного, но в любом случае неприкасаемого для всех остальных студентов, он умудрился Раздобыть себе университетский блейзер со значком, а также галстуки университетских цветов; все это он носит с белой рубашкой и парой тщательно отглаженных брюк спортивного покроя из тонкой шерсти. Его ботинки начищены до ослепительного блеска, словно под стать его портфелю. Он экспонат, хорошо сохранившийся в каком-то необыкновенном историческом рассоле с пятидесятых годов или еще более ранних, он появился из какой-то странной складки во времени. Он всегда был именно таким, и в начале его стиль обеспечивал преимущество – разве же не был он чистейшей подделкой вместе со всеми другими поддельными стилями в социальной пародии? Но теперь начинался уже третий год; он исчез из виду на месяцы, и вот он тут опять, и он обновил свою неизменность; жуткая правда предстала во всей своей очевидности. Это уже не шутка: Кармоди хочет быть тем, чем он, по его утверждению, есть. Теперь он смотрит на Говарда ясными глазами; он говорит:

– Вы попросили меня проглядеть теории о механизмах социальной перемены в трудах Милля, Маркса и Вебера. Надеюсь, это оправданная интерпретация.

Говард смотрит на нестерпимую фигуру; он говорит:

– Надеюсь, что так.

Кармоди теперь опускает голову и извлекает пухлый документ из папки; он начинает читать первую рукописную фразу.

– Погодите, – говорит Говард, – вы намерены прочесть все это?

– Да, сэр, – говорит Кармоди.

– Я не «сэр», – говорит Говард, – мне не нужда ваша почтительность. Ну, а теперь: что я просил вас сделать?

– Вы просили меня проглядеть Милля, Маркса и Вебера и сделать доклад, – говорит Кармоди.

– Я просил вас уехать и прочесть их труды в течение каникул, – говорит Говард, – а затем сделать спонтанное устное сообщение этой группе, суммируя ваши впечатления. Я не просил вас представлять письменный доклад, а потом сидеть здесь, свесив голову над ним, излагая оформленные и завершенные мысли. Разве это групповой опыт?

– Да, вы сказали это, сэр, – говорит Кармоди, – но я подумал, что могу сделать что-то более углубленное. Я потратил на это так много времени.

– Мне не нужно углубления, – говорит Говард, – мне нужно, чтобы развитие возникало в процессе дискуссии.