Юрий Поляков - Плотские повести

Зато влюбленный в Лиду одноклассник, Дима Колесов, твердо верил в успех задуманного. Он где-то прочитал интервью известного московского режиссера, горько сетовавшего на острую нехватку красивых молодых талантливых актрис, и считал, что именно его подруга восполнит этот бедственный столичный дефицит. Они встречались на тайной скамеечке в зарослях одичавших вишен, и Дима, сорвав неумелый девичий поцелуй, повторял, задыхаясь:

- Ты даже не понимаешь, какая ты красивая! Не понимаешь!

«А ты уверена, что у тебя есть талант?» - поддавшись материнским опасениям, выпытывала Дама.

«Не дрейфь, прорвемся!» - успокаивала Оторва.

Два эти голоса - Оторва и Дама - вели меж собой постоянный спор, доказывая каждая свою правоту, а Лиде оставалось только делать выбор, что было непросто.

Узнав о благополучном поступлении дочери (Лида очень понравилась принимавшему экзамены знаменитому актеру), Татьяна Игоревна была крайне удивлена и вместо поздравлений зачем-то стала по телефону рассказывать дочери про то, что Колесов с треском провалился в институт и теперь Димина мамаша с ней не здоровается, так как убеждена: сын не поступил, потому что голова у него была забита несвоевременными любовными глупостями. Зато Николай Павлович, игравший когда-то в студенческом театре, пришел в неописуемый восторг. Родители часто оставляют детям в наследство свои неосуществленные мечты. И напрасно.

…Через полчаса художники, побросав клиентов, сгрудились вокруг почти оконченного портрета.

- Ну и гад же ты, Лихарев! - восхищенно вздыхал псевдо-Сезанн.

Володя, побледневший и весь покрытый испариной, тихо распорядился:

- Лак!

Ему тут же подали баллончик с надписью «Прелесть». Он выпустил коническое облачко, и в воздухе запахло парикмахерской.

- А это зачем? - спросила Лидия Николаевна.

- Чтобы рисунок не стерся со временем, его надо зафиксировать.

- А почему лаком для волос?

- Для красоты. Хотите взглянуть?

- Конечно, хочу.

Володя еще раз внимательно посмотрел на рисунок и медленно повернул папку. Несколько минут Лидия Николаевна вглядывалась в лицо, живущее на бумаге. Сходство художник схватил изумительно, причем сходство это было словно соткано из бесчисленных, нервно переплетенных линий. Казалось, линии чуть заметно колеблются и трепещут на бумаге. Но больше всего поразило ее выражение нарисованного лица, исполненное какой-то печальной женской неуверенности, точнее сказать, ненадежности.

- Непохоже? - улыбнулся Володя.

- Похоже… Разве я такая?

- Да, такая. Я вас предупреждал. Давайте лучше я оставлю рисунок у себя!

«Пусть оставит у себя!» - маминым голосом посоветовала Дама.

«Щас! Может, этот Володя потом прославится. И будешь рвать на себе волосы эпилятором! Забери, но от Эдика спрячь…» - распорядилась Оторва.

- Костя, возьмите портрет! - приказала Лидия Николаевна. - Сколько с меня?

- А сколько не жалко! - художник изобразил дурашливый лакейский поклон.

- Костя, заплатите пятьсот долларов!

Подземные художники, услышав сумму, зароптали.

- Ско-олько? - опешил телохранитель. - Лидия Николаевна, да у них тут красная цена - пятьсот рублей! За свой я вообще двести отдал! - и он показал хозяйке лист, с которого гордо смотрел супермен-красавец с эстетично травмированным носом.

- Делайте, что вам говорят!

- Тогда вместе с папкой давай! - скрипучим голосом приказал охранник, протягивая художнику деньги.

Тот взял и глянул на богатейку с грустным лукавством, будто заранее извиняясь за какой-то неочевидный до поры подвох.

- Лидия Николаевна, - улыбнулся Володя, аккуратно уложив доллары в напоясную сумочку. - Я пошутил про тайну…

- Зачем?

- Просто так…

Выйдя из подземного перехода на раскаленную московскую поверхность, женщина остановилась.

- Забыли что-нибудь? - спросил телохранитель.

- Костя, - поколебавшись, сказала она. - Я хочу попросить вас об одной услуге!

- На то и приставлены.

- Не надо рассказывать Эдуарду Викторовичу про этот портрет!

- Почему?

- Потому. Возьмите себе пятьсот долларов - и пусть это останется между нами.

- А инструкция?

- Что вам важнее: инструкция или моя просьба?

- Ладно, не скажу…

«Мерседес» с синеватым рыбьим отливом медленно тронулся, пересек сплошную разметку и, свернув направо, исчез в тоннеле. На его место, видимо, сбитый с толку, тут же пристал обшарпанный «Жигуль» с калужскими номерами. Постовой радостно встрепенулся и хозяйственной поступью направился к простодушному нарушителю.

Две дамы, закутанные в белые махровые халаты, сидели в плетеных креслах у края бассейна с минеральной водой, доставляемой в Москву из Цхалтубо специальными цистернами. На столике перед ними стояли высокие бокалы с черно-красным, как венозная кровь, свежевыжатым гранатовым соком. На головах у женщин были тюрбаны, а лица светились той младенческой свежестью, которую сообщают коже целебные косметические маски, стоящие бешеных денег.

Одна из них, уже известная нам Лидия Николаевна, улыбаясь, слушала подругу.

- Ты представляешь, Рустам просто очертенел от ревности! Отобрал у меня мобильник.

- А телефон-то зачем отобрал?

- Зольникова, ты действительно не понимаешь или прикидываешься?

- Не понимаю.

- Рустамке рассказали, как одному банкиру жена изменяла. С помощью мобильника.

- Как это?

- А вот так это! Он ее запер от греха, а она что придумала! Договорилась с любовником, тот ей звонил, ну и…

- Что «ну и…»?

- У тебя в голове мозги или тормозная жидкость? Телефон-то с виброзвонком! Ясно?

- Да ну тебя! Вечно ты…

- Вечно не вечно, а телефон Рустамка у меня отобрал. Просто какой-то горный Отелло! Слушай, а Эдик ревнивый?

- Конечно.

- Слушай, неужели ты ему еще ни разу не изменила?

- Зачем?

- Вот и я каждый раз думаю: зачем? У нас во дворе были качели. С них одна девчонка упала и разбилась. Об асфальт. Мама мне запрещала к ним близко подходить. А я все равно качалась - тайком. Потом шла домой и думала: зачем? Ничего не меняется - все как в детстве. Только качели разные…

- Смотри не расшибись!

- Это ты, Зольникова, смотри не расшибись! С Мишенькой…

- Что?

- Ой, только перед подругой не надо! И он тебе нравится. Я-то вижу!

- Ну и что, если нравится? Иногда попадаются интересные мужчины. Смотришь и думаешь: если бы у меня была еще одна жизнь, то, возможно, я провела бы эту жизнь с ним.

- А если смотаться на недельку в ту, другую жизнь - и назад. Как?

- Нет, я так не умею. Но даже если бы умела… Нет! Эдик сразу догадается.

- Дура ты, Зольникова! Ни у одного Штирлица не бывает таких честных глаз, как у гульнувшей бабы! В Библии так и написано: не отыскать следа птицы в небе, змеи на камнях и мужчины в женщине…